Так элегантно только Миронов мог отомстить завистнику...
Но это совсем не значит, что он считал себя звездой. Андрей очень иронично к себе относился. Чего стоит его знаменитая фраза: «Обидеть художника может каждый, материально помочь — никто!» Он допускал к себе только тех, кто был ему интересен...
А интересны ему были люди, преданные театру так же, как он. Андрей меня за это уважал. Мы пили с ним на брудершафт, но на «ты» так и не перешли.
Моя мама сохранила программку, на которой Андрей оставил ей автограф. Он написал: «От поклонника вашего сына». Ей было очень приятно! А мне на программке после последнего спектакля «Тени» написал следующее: «Юра, восхищаюсь вашей работоспособностью и увлеченностью. Ваш Андрей Миронов».
Не скажу, что у нас были дружеские отношения, я бы скорее сказал, как у старшего и младшего брата. Мы с ним были одной группы крови. Например, окончили одно училище — Щукинское, Миронова, как и меня, не приняли в Вахтанговский театр. Мы очень рано получили звания. Общим было и отношение к деньгам. Он никогда их не считал, щедро тратил, особенно на гастролях. Мог купить дорогой одеколон, поужинать в ресторане. В то время как артисты театра из экономии готовили еду в номере. Мне тоже нравилось тратить. Когда в первый раз приехал в Париж, купил маме кофточку в подарок, а себе — портрет Жерара Филипа и маленькую шпагу.
Мы были с ним еще вот в чем похожи. Миронов всегда перед спектаклем проверял реквизит: все ли работает, все ли заряжено. И я такой же — проверяю все, даже освещение сцены. И потом, после спектакля, обязательно благодарю машинистов сцены. Ну и обязательно молюсь перед выходом...
Он так же, как и я, любил Жерара Филипа, мы оба увлекались джазом, обожали слушать Фрэнка Синатру. Как-то были вместе с «Трехгрошовой оперой» на гастролях в ФРГ. После спектакля устроили для труппы импровизированный сейшен. Мы оба были поющими артистами. В это трудно поверить, но у Андрея были проблемы с музыкальным слухом. Запел он поздно, но трудился день и ночь, чтобы добиться результата. А как он до изнеможения репетировал степ! Буквально до кровавого пота. Считал, что должен уметь все. И очень боялся, что его запомнят зрители только по «Бриллиантовой руке».
