Мама рассказывала, что почти на каждом собрании в театре разбирали ее поведение. Когда она ушла, у нее как камень с души свалился. Можно сказать, у нее начался творческий кризис, она даже решила бросить актерскую профессию Ее многие отговаривали от этого шага, мол, сопьешься, помрешь под забором. Но она выдержала и это испытание. Началось хождение по театрам: один, второй, потом была антреприза...
— Вас, наверное, мама готовила к профессии актрисы?
— Я не была домашней девочкой. Школу в основном прогуливала. Ходила только на те уроки, которые были интересны: литература и биология. Мой дневник пестрел двойками и колами по поведению. Родителей все время вызывали в школу, но приходить было некому: мама на съемках, папа в делах. Мне грозило отчисление за неуспеваемость. Мама как всегда проявила мудрость. Однажды она повела меня на стройку. Мы перешагивали через рулоны обоев, ведра с краской, инструменты. Она спросила: «Ты этим хочешь заниматься?» На следующий день я исправила все свои двойки...
В детстве я не интересовалась маминым творчеством, не собирала о ней заметки, не кричала: «Вон, мама в телевизоре!» А вот когда подросла, уже отдавала себе отчет, кто моя мама. Но культа из этого никто в нашей семье не делал.
Маму никогда не преследовали поклонники, не узнавали на улицах, не ждали у служебного входа. Она в шапке, надвинутой на брови, спокойно ходила в магазин. Стояла в общей очереди. Но стоило ей заговорить, как люди узнавали голос любимой артистки и начинали улыбаться. Мама удовлетворенно говорила: «Ну все, миссию свою я выполнила!»
Наступили лихие девяностые. Это была эпоха дефицита — все решали не деньги, а связи. А связи давала известность. За плечами у мамы уже были «Короткие встречи» Киры Муратовой. Правда о том, что она там снялась, никто не знал. Потом ей предложили роль в фильме «Цыган». Режиссер увидел ее в какой-то компании и подумал: «Вот она, Катька! И коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет».
Маме было очень интересно работать над этой ролью, там был такой простор для нее! Она буквально купалась в ней. Рассказывала, что они с Кларой Лучко, обдумывая совместную сцену, сочли ее скучной. И придумали, как играть. Под ливнем они с полным остервенением лупили друг друга мокрым бельем. Потом в машине мама с гордостью показывала всем синяки на руках. Такие же синяки были и у Клары Лучко.
Маму стали узнавать, и то по голосу, после Катьки-Аэропорт. Однажды в Ростове цыганский табор даже несколько метров пронес на руках машину, где сидела мама. Вкусив весь негатив, который ей принесла эта роль, она старалась о ней не вспоминать. А я этот фильм так просто невзлюбила! Мне вслед долго кричали: «А-а, ты дочка Катьки-Аэропорт!» Это звучало почти как «дочь проститутки».
Но зато благодаря этой роли у мамы появились «полезные знакомства»: мясники, продавцы, спекулянты. Помню время, когда наш холодильник был забит под завязку черной икрой — нам присылали ее из Астрахани мамины знакомые трехлитровыми банками. Но на икру смотреть было тошно — ее невозможно было есть без хлеба, а денег на хлеб элементарно не хватало. Колбасу за два двадцать найти было сложно, а черную икру не знали, куда деть. Такие были времена!
