Прошло много-много лет, и эта странная сложная внешность, непохожесть на других стала моим достоинством.
Сейчас забавно вспомнить, что в детстве мне хотелось быть похожей на куклу Барби. Она мне казалась эталоном красоты.
— Психолог тут же спросил бы по поводу восприятия внешности. Папа ваш что говорил: Саша — умница или Саша — моя ж ты красавица?
— Что говорил папа насчет того, умница я или красавица, не помню, но называл меня в детстве Александрой. Мы с братом были на него похожи. А я хотела — на маму.
Когда приходили гости и говорили, глядя на нас:
— Боже, копия Славы! — мы с Кириллом смотрели друг на друга и отвечали:
— Спасибо, но это не комплимент... — и хохотали.
У нас замечательные родители — мама красивая, папа талантливый. Сейчас я все больше становлюсь похожей на маму.
— Хочу перейти уже к вашей с Алексеем Вертковым семье. У вас двое детей, мальчик и девочка. Саша, какая разница между мирами мужчин и женщин, если ориентироваться на ваших детей?
— Дочери Вере скоро два года, о ней еще рано что-то говорить, пока наблюдаю. А Ване — пять, и он уже себя проявляет. Для меня стало открытием то, что мальчики так сильно привязаны к маме. До этого я не понимала, почему молодые люди стремились познакомить меня со своими мамами. Считала это каторгой, опасалась оценочных суждений и заранее настраивалась на то, что, конечно же, я не та, на которую рассчитывает мама. А оказывается — это честь.
Раньше мне казалось, что фразы парней «надо позвонить маме» выдают в них неуверенных маменькиных сынков, чуть ли не хлюпиков. А оказывается — это все о большой любви и заботе о маме. Еще я удивлена, насколько мальчики нежные создания. Иногда встречала в мужчинах противоречие: внешне сильный, уверенный, даже может быть агрессивный, а при близком знакомстве вдруг замечаешь нежнейшее внутреннее содержание, незащищенность. Причем чем брутальнее внешне, тем чаще — слабее внутри.
Мы, девочки, другие. Дочери нет и двух лет, но она обогнала Ваню.
В ее возрасте он не говорил, только мычал, показывал на предметы, издавая какой-то звук. Я захлебывалась от восторга, если первый слог совпадал с названием предмета: чашка — ча. А Вера четко называет все предметы, считает — пять, семь, десять... Рассказывает «Колобка», поет песенки из «Мойдодыра», знает «Винни Пуха». Она смотрит мультик и разговаривает вместе с героями.
Ваню мы стали понимать лишь к двум годам. Как подметила моя мама, в этом виновата я: «Саша, ну когда ты перестанешь за него договаривать?! Э-э-э... чашечку? Э-э-э — ложечку?» Все это слепая материнская любовь к сыну. С Верой я иначе себя веду: «Что конкретно тебе надо?» Видимо, от безысходности она так быстро заговорила.
— Саша, вы впервые стали мамой в тридцать семь лет. Поддерживали идею чайлдфри?
— Нет. Было непонимание, зачем сейчас. Мне хотелось иметь детей, но позднее. Жизнь прекрасна, я хотела ею наслаждаться. О том, что пора, задумалась на исходе срока годности материнства.
— А когда он подходит, лет в тридцать?
— После тридцати пяти. Хотя, если без шуток, у материнства нет возраста. Пора рожать или нет, женщина чувствует сама. Мне хотелось, чтобы дети родились в браке. И чтобы беременность не стала поводом для женитьбы.
