— Правда, что все главные режиссеры, с которыми вы работали, старались не отпустить вас сниматься в кино? Хотя именно кинороли сделали вас всесоюзно знаменитой...
— Чтобы я сыграла в «Служебном романе», Рязанову пришлось специально ехать к Владимирову. Он сидел у нас дома и уговаривал, чтобы тот отпустил меня в кино. Владимиров не очень охотно, но дал добро на эти съемки. Потребовав: «Чтобы ничто в репертуаре не пострадало! Вот пускай мотается туда-сюда». Что я и делала, несколько месяцев фактически ночевала в «Красной стреле». Но даже при этой загрузке с Рязановым мне работалось замечательно и легко. Он обожает театр и любит театральных артистов. Поэтому для него съемка близка к театральному процессу, он старался снимать последовательно, чтобы вилась ниточка ролевая, чтобы по дороге не терять петли от этого полотнища. И как и Владимиров, Рязанов за камерой хрюкал от удовольствия, если видел, что мы хорошо играем. Он разрешал всяческую импровизацию, тем более что сам был автором сценария. Но при этом у Рязанова всегда в руках были ножницы, и если ему что-то казалось лишним, он имел возможность это вырезать... С Рязановым мы одной крови, он перфекционист во всем. Когда начались съемки, мы с ним сами бегали по костюмерным «Мосфильма» и искали для моей героини нелепые наряды. Например, мешковатый костюм пятидесятого размера, который должен быть мне страшно велик... Нас самих захватила эта история... Но мы и предположить не могли, какой будет результат. На «Служебный роман» никто особой ставки не делал. Хотя многие картины, на которые сами создатели возлагали огромные надежды, из памяти зрителей исчезли бесследно...
— Снимаясь у Тарковского в «Сталкере», вы понимали, что это станет киноклассикой?
— Конечно, я понимала, что с великим режиссером общаюсь. Ведь до «Сталкера» у Тарковского уже были «Иваново детство», «Андрей Рублев», «Солярис» и «Зеркало». Но при этом он был невероятно легкий человек. Мы познакомились в тот момент, когда в Театре Ленсовета, где я работала, поставили «Варшавскую мелодию», и Солоницын, который там со мной играл, пригласил Тарковского на спектакль. И после Андрей Арсеньевич написал мне записочку, которая начиналась словами: «Госпожа Фрейндлих...»
