День выглядел так: с полуночи до трех утра с нами репетировал Рома. Далее — два часа танцев с Аллой Сигаловой. В пять утра засыпали — до девяти. Репетиции продолжались. Приходил Валя Гнеушев и учил пластике. В буфете висело объявление: «Актеров, занятых в «Служанках», обслуживают вне очереди». Мы обросли, не брились, не стриглись. Жены нас потеряли на все эти девяносто дней.
— Помните премьеру?
— Конечно. В тот день театральная Москва буквально перевернулась. До семи вечера о нас мало кто слышал, а в десять — знали все! На спектакль нельзя было попасть еще долгие годы. На черном рынке билеты толкали по двадцать пять рублей! В гримерку приходили, кажется, все существующие тогда народные артисты. Савелий Крамаров, прилетев однажды из Америки, пришел на «Служанок», а потом нарисовал на стене гримерки свой шарж и написал: «Это гениально!»
Видя такой колоссальный успех, Виктюк задумал снять фильм, но с женщинами. Мою роль Клер сразу захватила Ахеджакова, Соланж досталась Демидовой, Мадам — Маргарите Борисовне Тереховой.
Снимать фильм должен был знаменитый оператор Николай Немоляев. Однако за неделю до начала съемок Рома дал задний ход. Почему — не сказал. Очень-очень обидно.
— Слышала, что всех своих актеров Виктюк звал гениями.
— От Ромы я слышал всего дважды за семнадцать лет настоящую похвалу. После «Эдит Пиаф» он тихо сказал: «Нам с тобой ничего в этой жизни не нужно. Репетировать бы и репетировать... — и еще: — А вот это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОРОШО!»
«Гений! Браво!» — он кричал всем молодым, это на самом деле ничего не значило. Помню, как в самом начале Виктюк меня доводил до ручки. Говорил, что я таганрожский плебей.
Но вообще, он таким образом раззадоривал. Суть виктюковской «педагогики» понял не сразу. Мы репетировали «Давай займемся сексом», где я играл главную роль. «Гений! Гений!» — кричал мне Рома из-за кулис. У него была особенность — спектакли не смотрел, а слушал. Отвернется, глаза прикроет...
Вдруг за три дня до премьеры говорит: «Сыночка, давай закрываться. Это все очень плохо». На следующий день: «Нет, закрываемся. Ты играешь ОЧЕНЬ плохо». Но репетиции продолжаются. Я ничего не могу понять. Твердит: все ужасно, а что конкретно — не объясняет.
И все же премьера состоялась. Зал аплодировал стоя минут пятнадцать, не отпускал. Наконец уходим со сцены, меня встречает Виктюк: «Ну что, Коленька? Я все сделал правильно?» Тут до меня дошло. На любого актера налипают штампы, это неизбежно. И чтобы их содрать, следует в душе что-то разбередить. Виктюк придумал такой способ. Надо признаться, он оказался прав. Умничка! Я не могу хорошо играть в спокойном состоянии. И хотя было больно, трудно, я плакал и хотел Рому «убить», его нападки содрали с меня кожу, и таким вот оголенным сыграл премьеру.
— Вы до последнего созванивались?
— Нет... Виделись последний раз в 2013-м, за семь лет до его смерти. Он репетировал, а я заехал в театр в гости. Рома яркий такой, в Versace... Он был как ребенок, начал хвастаться новыми часами. Я поцеловал его в макушку — зайка ты мой!
