— Талант талантом, но много лет вы провели в массовке в театре Райкина. Был шанс там и остаться?
— Конечно! Если бы не мой любимый Роман Григорьевич Виктюк.
— Писали в прессе, что в ноябре 2020-го вы не пришли на похороны своего Мастера.
— Врут. В тот день надо было ехать на съемки, поэтому мы с Катей оказались одними из первых. Цветы покупали в шесть утра, сильно удивив продавщиц: куда это спозаранку с такими огромными букетами? Я подошел к гробу, встал на колени. Рома маленьким, худеньким стал... Онкология его сожрала. Он был воином, боролся до последнего. Лет пять назад выкарабкался, пошло улучшение, но потом — по кругу... Никто так ненавидел болезни, как Рома. Это качество я перенял от него. Играли как-то в Екатеринбурге «Саломею». Прыгаю по сцене и вдруг неудачно приземляюсь, колено уходит вбок. Нога моментально надулась, боль такая, что чуть сознание не потерял. Еле доиграл до антракта, проковылял за кулисы, а там Рома.
— Разминаться лучше надо!!! — орет.
— Это все, что ты хочешь мне сказать? — спрашиваю.
— И что пришлось делать?
— Как что? Играть дальше. У меня же одна из главных ролей — царя Ирода. Не уйти.
— Как вы встретились с Виктюком?
— Я был уже в труппе «Сатирикона», когда загребли в армию. В одно из увольнений приехал в Москву и отправился первым делом в родной театр. А там капустник закончился и начались танцы. Человек из казармы, с пылающим огнем из всех мест, бросился в круг. Что я только не выделывал!
Рома в тот вечер тоже оказался в театре и увидев меня, кого-то спросил:
— Это кто такой?
Ему ответили:
— Никто. Парень из массовки, да еще и с говором, а сейчас вообще в армии.
И Виктюк сказал:
— Вот он, и только он, сыграет в «Служанках».
Рома обожал эту историю.
— Так вы попали в теперь уже легендарный проект, который в конце восьмидесятых буквально взорвал Москву?
— Да. После массовки в непонятных военных спектаклях с муляжными автоматами и пропагандой коммунизма я окунулся с головой в эстетику Романа Виктюка. Многое было непонятно, но я сразу воспринял это как невероятный подарок судьбы. Со мной произошло то, что можно назвать перерождением. До первой репетиции — одна жизнь и один Коля Добрынин, а на второй — все кардинально другое и я сам другой! Виктюк сломал мою жизнь!
«Пер-чат-ки... Эти вечные перчатки...» — странным голосом произносит моя Клер. Интонации, жесты, мимика — все абсолютно непривычное для меня. Знаете, как Виктюк объяснял задачу?
— Ром, про что играем? — спросили мы с Костей Райкиным, когда начали репетировать «Служанок».
Театр парадокса — это непросто.
— Сыночки, все просто! Кого-то в этой жизни гэцают, кто-то гэцает сам.
— И?..
— Я что, непонятно объяснил?! Идите играйте!
Каждый день при этом Виктюк менял концепцию. Девяносто репетиций до премьеры, мы работали 24/7, как сейчас говорят. И реально не выходили из театра, спали в гримерках. Работу в других спектаклях при этом никто не отменял.
