Близилось первое сентября. Владик должен был пойти в первый класс, а выписать из больницы, по самым оптимистическим прогнозам, меня могли только к ноябрю. Я сходила с ума: ребенок остался на попечении чужого дяди, которого едва знает, хоть и зовет папой. От сердца отлегло, когда после торжественной линейки оба моих мужичка явились под окна больничной палаты в отутюженных костюмах, белоснежных рубашках, с аккуратными стрижками. Перекрикивая друг друга, доложили, что питаются отлично, вчера устроили дома генеральную уборку.
Вернувшись из больницы, я нашла квартиру в идеальном порядке. Цветы политы, на плите — суп, в духовке — жаркое в горшочках. Ребенок ухожен, уроки выучены.
— Фомин, ты не устаешь меня удивлять! Оказывается, и готовить умеешь, и вообще... молодец! Как же мне повезло с тобой!
От похвалы Женя аж зарделся:
— Пришлось всему научиться. Спасибо Татьяне Михайловне и моей маме. Инструктировали по телефону, как мясо выбирать, что в какой последовательности в кастрюлю класть.
Отпуск за свой счет, который брал Женя, закончился. Нужно было нанимать для Владика няню. Даже двух. Чтобы одна встречала из школы, кормила обедом, контролировала подготовку уроков, а вторая была рядом до полуночи — пока мы не вернемся. На оплату их услуг ушла бы вся Женина зарплата. «В чем тогда будет смысл моей работы? — спросил Фомин. — Может, мне лучше уволиться и вести дом?»
Это был идеальный выход, но предложить его сама я бы не решилась.
Пока Владик не вступил в растреклятый подростковый возраст, отношения у них с Женей были прекрасными. А потом началось! Возвращаюсь домой — сидят по разным углам, злые, друг на друга не смотрят. Начинаю пытать сына, что случилось. Мотает головой: «Ничего. Все нормально». Вытаскиваю на кухню, устраиваю очную ставку.
Фомина прорывает:
— Я нашел сегодня в его портфеле сигареты! Он не хочет заниматься спортом и курит! Как это можно — мальчишке не интересоваться футболом?
Пытаюсь объяснить:
— Ну не будет он никогда гонять мяч и тягать штангу — пойми! Это для тебя спорт — неотъемлемая часть жизни, это ты, если раз в неделю не сыграешь в футбол или в волейбол, чувствуешь себя не в своей тарелке. Влад другой, и ты его не переделаешь.
— Почему ты ему потакаешь?
— А кто тебе разрешил лазить в его портфель? Мои родители себе никогда этого не позволяли!
— Значит, я плохой отец?
— Нет, просто по гороскопу ты Петух и тебе обязательно надо заклевать молодого собрата!
Мне казалось, выросшая между ними стена никогда не рухнет. Чувствуя себя виноватой в том, что сына растит неродной отец, однажды усадила Владика напротив себя и сказала:
— Я благодарна тебе за то, что никогда не мучил меня расспросами о человеке, от которого я тебя родила. Он жив, и если захочешь, мы сможем его найти. Если тебе эта встреча нужна — только скажи.
— Зачем нам встречаться? — Влад смотрел на меня из-под бровей зелеными отцовскими глазами. — Он за столько лет ни разу обо мне не вспомнил.
Но отца Влад все-таки увидел. В храме, где его отпевали. Это было прошлой осенью.
Мне позвонила бывшая однокурсница Гандрабуры-старшего по ГИТИСу Аня Якунина:
— Маша, у меня печальная новость. Владислав умер. Если хочешь проститься, приезжай сегодня к двум в Саввино — отпевание состоится в Преображенской церкви, где он служил.
— Влад стал священнослужителем?! — это известие поразило меня почти так же, как сообщение о смерти. — Он же не верил в Бога.
— У каждого к Нему своя дорога, у кого — короче, у кого — длиннее. Влад пришел в церковь полтора года назад и говорят, был счастлив. Жалел только, что много лет потрачено на бессмысленные метания, на разработку идей, которым не суждено осуществиться, и театральные проекты, ни один из которых он не довел до конца...
Я тут же набрала номер сына.
Влад отрезал: «Не поеду. У меня есть отец, а этот человек мне никто». Через час перезвонил: «Я подумал и решил, что должен поехать».
