Думалось, она будет всегда, но два года назад легендарный худрук «Современника» покинула театр, который никогда при жизни не оставила бы. Ушла эпоха. И все-таки, «большое видится на расстоянии». Как говорит Евгения Кузнецова, на протяжении долгих лет работавшая в театре заведующей литературной частью: «Чем дальше от того декабря, когда не стало Галины Борисовны, тем объемнее, глубже и острее я воспринимаю все, что с ней связано».
— Когда через два года после ухода Олега Ефремова из «Современника» Галине Волчек пришлось возглавить театр, она восприняла это как личную катастрофу. Потому что совершенно не хотела никем руководить, тем более своими товарищами.
— Евгения, можно процитирую здесь ее слова, сказанные мне в интервью? «Меня не назначили и не выбрали. Меня приговорили. Это самый точный глагол. Я отказывалась как могла, а они убеждали, заставляли. Кричали, что будут мне помогать, что я не пожалею...»
— На тот момент она была в театре единственным действующим режиссером, причем успешным. Ефремов говорил о ней: «Самая партийная среди нас», хотя в компартии Волчек никогда не состояла. Их «партийностью» была вера в «Современник». В 1972-м на сборе труппы ее поставили перед выбором: или она становится худруком, или им присылают чужака и тот театр, который они создавали, по сути умирает. Галина Борисовна прекрасно все понимала. Скрепя сердце, она сказала да. Со временем смирилась со своей участью, научилась с этим жить и побеждать вместе со своим театром. Так и провела почти полвека из тех шестидесяти трех с половиной лет, что отмерено было ей в «Современнике».
О том, что происходит в театре на Чистых прудах, Волчек думала, наверное, двадцать четыре часа в сутки. Сказала же ее вторая свекровь, что «для Гали театр — это дом». «Современнику» было подчинено все в ее жизни, невероятное чувство ответственности не позволяло ни на минуту расслабиться. Первого августа мы уходили в отпуск, и возможно, только к пятому Галина Борисовна где-то там, на море, куда уезжала отдохнуть, обретала более-менее равновесное состояние.
Однако числу к пятнадцатому гармония испарялась: Волчек уже жила первым октября, когда предстояло открывать новый сезон. До появления мобильных она знала домашние номера всех моих родственников и заранее спрашивала: «Ты где будешь? Пожалуйста, девятого позвони мне». А если уже в эпоху мобильных во время отпуска не звонила дня три, мне начинало казаться, что в окружающем пейзаже что-то не так.
Галина Борисовна находилась в постоянном напряжении и всех держала в том же состоянии. Кто-то злился, и я иногда раздражалась: ну, для того чтобы вдохнуть, надо сначала выдохнуть. Но желания хлопнуть дверью у меня никогда не возникало: как в сентябре 1995-го я попала под «колпак» Волчек, так и не могла и не хотела из-под него выбираться.
Незадолго до встречи с ней я, человек театра, решила, что больше туда ни ногой, и ушла в другую сферу, прекрасно зарабатывала. И вдруг знакомый говорит, что «Современник» ищет завлитчастью: «Я порекомендовал тебя». Пошла только чтобы не подвести человека, думаю: поговорю, меня, конечно, не возьмут, и я вернусь к своей налаженной жизни. Галина Борисовна обладала удивительным даром: если человек был интересен или нужен ей, незаметно для него самого втянуть в свою орбиту, вот и меня просто попросила помочь с неким театральным мероприятием. После чего я обнаружила себя в «Современнике» завлитом, живущей в том же темпе, что и Волчек. И так продолжалось двадцать пять лет.
— Волчек была сильным человеком?
— Невероятно сильным. И у нее был мощнейший материнский инстинкт, в том числе и по отношению к людям театра. Она и вправду была всем как мать. Отстаивала спектакли, даже когда их не принимали критики и, что реже, но случалось, публика. Переживала, когда часть зрителей освистала «Квартиру Коломбины», поставленную в «Современнике» Романом Виктюком: Волчек первой дала ему большую сцену, оценив необычный талант, а зал по-прежнему ждал чего-то в духе «Вечно живых».
