— Английский Елизавета учила еще в Москве? У многих взрослых людей и сейчас с ним беда, а уж в восьмидесятые...
— Читала она прекрасно, спокойно разбиралась в текстах по медицине, а вот говорила, хоть и прожила в США семнадцать лет, забавно. Я деликатно помогал. Кстати, мой папа, проведя в Америке тридцать пять лет, знал от силы пятнадцать слов, говорил: «Не хочу изгадить свой русский язык этим твоим английским!» Так вот, по сравнению с ним Лиза говорила запредельно прекрасно, однако проколы случались регулярно.
На мой день рождения она захотела испечь пирог и поехала с сыном Костей в магазин за противнем. Противень по-английски — baking sheet, буквально переводится как «лист для выпекания», а sheet произносится как «ши-ит», надо протянуть «и». Лиза забыла, что надо говорить baking и говорила cake, то есть «пирог», но не это главное. Она произнесла «и» коротко. То есть показав пальцем на противень, сказала: «Shit cake». Продавец остолбенел, потому что для него sheet и shit совершенно разные слова. Лиза снова ткнула пальцем в сторону нужного предмета и сказала громче и отчетливее: «Shit cake!» Продавец округлил глаза. Лиза тоже. Она громко раздраженно на весь магазин повторяла: «Shit! Cake!» То есть, извините: «Дерьмо пирог! Дерьмо! Пирог!»
Сыновья у нас билингвы, и для Кости данные слова тоже совершенно разные, поэтому он опешил не меньше продавца и не сразу понял, почему мама странно ругается. Потом пришел на помощь, конечно.
Первый год жизни в Америке меня пугало, что Лизин медицинский дар останется невостребованным. Ведь она с пяти лет мечтала стать врачом, папа даже вырезал ей из сырой картошки печать «Доктор Лиза», и девочка штамповала ею рецепты куклам.
Изначально думал — жена сможет подтвердить в США свой диплом и работать врачом, но оказалось, что для этого необходимо серьезно учиться еще три года: тогда в Вермонте были страшно строгие правила. А у нас рос Костя, в Америке родился Алеша — и Лизе не хотелось пропускать его первые шаги, первые слова, первые годы. Она очень сыновей любила, да и детей вообще — как педиатр начинала.
Я очень обрадовался, вспомнив про хоспис в соседнем селе, в котором когда-то служил волонтером. Этот хоспис Лизу шокировал не меньше, чем меня московский морг, только шок оказался положительным: симпатичное здание, чистые комнаты, а главное — человеческое, теплое отношение к пациентам. Вот так... Не думали не гадали, но судьба помогла найти путь. В России тогда хосписов еще не существовало, на Украине тоже. Первый, в Киеве, открыла Лиза. Мы полетели туда в 1999-м на два года — мне предложили работать на Украине консультантом по законотворчеству.
— Меня поразило, что деньги на хоспис дали вы. Не помогли найти спонсоров, инвесторов, не договорились с администрацией города...
— Лиза все сделала сама.
— Но деньги-то дали вы.
— Да разве деньги — главное в этой истории? Зачем акцентировать на них внимание? Мне тогда прекрасно платили. Если бы столь важным делом горела не жена, а кто-то из друзей, я бы с радостью и ему помог. В книге отзывов первая запись — моя: «Пусть твоя борьба со смертью никогда не закончится. Твой главный почитатель Глеб». Это у нас было общее — ненависть к смерти.
