Параллельно я снимался в военной картине «Сердце врага». Она не была завершена, но возможно, скоро ее доделаем. Немецкого аса играл Андрей Чадов, русского — я. Еще одного немецкого летчика, кстати, играл Сергей Бурунов. Сцены воздушного боя снимали на настоящих машинах. Я сидел позади пилота, между нами была вмонтирована камера. С режиссером Сашей Высоковским оговаривали на земле, что надо делать. Взлетали, набирали высоту, запускали камеру, летчик начинал исполнять пилотажные фигуры: петли, бочки, а мы играли сцены. Было очень трудно говорить, поскольку лицо расплющивалось от перегрузок.
Сначала нам предложили просто полетать, запомнить ощущения. В кабину первый раз залез с пакетом, думал, что от пилотажа укачивает. Оказалось, нет, но нагрузки солидные. Чтобы выполнить фигуру, самолету нужно набрать скорость, для этого он ныряет вниз, а потом резко взмывает вверх. Имитировать на земле то, что происходит в это время с лицом, нереально. И Саша отказался от хромакея, кроме момента выпрыгивания с парашютом. Впрочем, съемки на хромакее оказались не менее опасными. Меня подвешивали на тросике довольно высоко над землей, и пока Саша с оператором Максимом Шинкоренко примеряли удачный ракурс для очередного дубля, вокруг них бегал продюсер и кричал, что сейчас тросик лопнет и мы лишимся артиста. Я наблюдал это с высоты своего непрочного положения.
Поскольку на Молчалина имелся второй состав, даже два, я мог незаметно пропускать часть репетиций. Но вычитанная идея меня увлекла, и дома я укладывал ее в текст Грибоедова. Приехав на очередную репетицию, попал на прогон, состава в тот день не оказалось — тоже случайность. Обычно Любимов актеров во время прогона не останавливал, и я сыграл как наметил. Юрий Петрович удивился, ему понравилось. Он стал вызывать только меня, видимо проверить, не случайность ли. Встречая в коридорах, восклицал: «Вы же вообще на репетиции не ходили!» Правда, напряглись ребята: Муляр появился перед выпуском и будет играть премьеру?
С Чацким же вышла такая история. Любимов встретил на каком-то приеме Янковского и поразился его изысканности, манерам, породистости, непохожести на других. И решил делать Чацкого похожим на Олега Ивановича. Но, видимо, такая трактовка в Таганке опоры не нашла, репетиции зашли в тупик. Юрий Петрович вызвал меня:
— Так, быстро учишь Чацкого.
Настал сложный момент: про Молчалина я уже все придумал, а про Чацкого не понимал ничего, текста не знал, да и не рвался его играть. Но главное не это — завтра у меня опять самолеты!
— Дайте несколько дней, чтобы выучить роль.
Летал и параллельно учил текст. Завтруппой звонил по десять раз на дню: «Когда появишься?» Текст успел выучить на треть, схватил ощущение, пошли в прогон. Удачно! Юрий Петрович не ожидал. А дальше случилось то, что случилось. До премьеры оставалась неделя, нужно невероятными темпами делать роль. В перерывах между репетициями вместо отдыха я ездил на примерки. В зале стали появляться журналисты. Любимов на них отвлекался, что-то рассказывал. Нервное напряжение росло. Время уходило. Я резковато обратил на это внимание Юрия Петровича. Он рассердился и выгнал меня. Чацкого же я сыграл через несколько лет и играю по сей день.
