Собралась вся Москва, отпевали в церкви, прощались в театре, были и военные, и гражданские. Алла не плакала, не кричала, лицо ее было безучастным и непроницаемым. Таким оно и останется на последующие два года, на которые она пережила мужа.
Ей все перестало быть интересным. Хотя могла бы заниматься внуками, закатывала бы свои драгоценные банки… Рассудок ее от горя затуманился. Я навещала ее в больнице. В своей палате Алла Парфаньяк расставила портреты Ульянова, чего никогда не делала на протяжении всей их не короткой совместной жизни. Вдруг полюбила сладкое... «Купи мне еще пирожных. Купишь?» — спрашивала. И тихо гасла.
Сначала Алла сидела, потом лежала. И я поняла: настолько сильна была эта связь, что без него она просто не могла жить дальше.
Ее последней волей было прощание в театре. Многие удивились, потому что она давно туда даже не заходила. А я снова поняла: к нему хотела быть поближе, уходить из тех же стен, что и муж.
Я грустно шучу иногда: «Мой друг Михаил Ульянов уже несколько лет как ледокол и театр в городе Омске». Они ушли, а я осталась — может быть, в том числе и для того, чтобы рассказать людям историю подлинной и долгой любви, их любви. И очень надеюсь, что, где бы Миша и Алла сейчас ни находились (а я не сомневаюсь в том, что они встретились), друзья не будут на меня сердиться.
