Олаф морщился, Уве чувствовал себя мудрецом — он всегда считал, что торопиться не стоит, и его принцип себя оправдал.
…9 ноября Эве Габриельссон приснился Стиг. Обычно она возвращалась домой раньше, чем он, — готовила ужин, ждала, начинала злиться, и тут в замочной скважине со скрежетом поворачивался ключ, и появлялся он: бледный от усталости, с искрящимися любопытством глазами.
— Привет! Ну рассказывай. Что случилось интересного?
Во сне все повторилось. Эва чуть было не ответила:
— Сегодня ты умер... — но вовремя прикусила язык. Так говорить нельзя, вдруг Стиг обидится и уйдет, и она никогда его больше не увидит.
Потом они долго говорили, вспоминали свою первую встречу на молодежном собрании в Умео и то, каким он тогда был. Высокий, загорелый, белозубый... Стиг сказал, что он влюбился в нее с первого взгляда, и спросил, что тогда чувствовала она. Эва улыбнулась:
— Где еще найдешь такого безумного чудака, как ты? Тогда, в Мимерскулен, тебе удалось меня рассмешить, мне было очень интересно. Может, это и есть любовь? Она была у нас все наши 32 года...
Они вспоминали их ссоры, то, как Эва от него уходила.
Это продолжалось три месяца, потом она поняла, что не может жить одна, и вернулась, Стиг тогда полгода ходил за ней по пятам, мыл посуду, вытирал пыль и заглядывал ей в глаза. Им было так хорошо друг с другом, что ни у него, ни у нее не было и мысли об изменах и приключениях на стороне. Над «Миллениумом» они работали вдвоем, Стиг очень ценил ее замечания. Летом они отправлялись на острова, арендовали яхту и ходили под парусами или плавали вдоль побережья на своем моторном катере «Йосефин», пятиметровой, отделанной красным деревом лодке, построенной в тридцатые годы, — во сне Стиг и Эва вспоминали и об этом.
На прощание Стиг сказал, что ей стоит пошарить в ящиках его бюро, и начал таять, расплываться в воздухе. Эва попыталась его удержать, но пальцы схватили пустоту.
Стиг улыбнулся, помахал ей рукой и исчез. Остаток ночи Эва пролежала без сна, ворочаясь среди смятых простыней, а утром, еле разлепив глаза, кинулась к бюро. Оно было забито рукописями, старыми дискетами и компакт-дисками, научно-фантастическими покетбуками — в молодости Стиг обожал фантастику. В самом дальнем углу ящика нашлось адресованное ей письмо: Стиг написал его в 1977 году, отправляясь в опасную поездку по Африке.
«…Я тебя люблю, люблю, люблю. Я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя так, как никого на свете не любил. Я хочу, чтобы ты обо мне помнила, но не хочу, чтобы ты обо мне плакала. Если я что-то действительно значил для тебя, а я знаю, что это так, то ты, наверное, будешь горевать, узнав о моей смерти. Но я не хочу, чтобы ты страдала. Не забывай меня, но продолжай жить дальше.
Живи своей жизнью. Горе пройдет со временем, хотя сейчас это и трудно себе представить…»
Рядом лежало написанное от руки старое завещание. Стиг оставлял ей все, что у него имелось в 1977-м и могло появиться в будущем, но завещание не было заверено у нотариуса.
До сих пор Эва не знала, что такое беспросветное отчаяние, когда ты не можешь есть и не хочешь спать и тебе кажется, что тот, кто ушел, находится рядом, и ты слышишь его дыхание. Чтобы отвлечься, она начала ремонтировать их 56-метровую, купленную вдвоем двухкомнатную квартиру. Эва все делала сама: перетаскивала вещи из комнаты в комнату, красила стены, ползала по полу, заделывая щели в паркете специальной мастикой. Тут-то она и узнала, что Ларссоны собираются отобрать у нее половину квартиры.
