Много рассказывал о них.
— Наши души всегда оставались на Родине, — вдохновенно говорил он. — В далеком Китае мы постоянно слушали радиоконцерты из Москвы. Я полюбил замечательные песни, написанные за время моего отсутствия. Меня глубоко тронула, например, проникновенная песня военного времени «Темная ночь».
— А вот и ее автор, — показал на меня Донской.
Александр Николаевич подошел ко мне и одарил крепким поцелуем.
— А еще нам всем полюбилась задушевная песня про шахтеров, про курганы темные…
— Это тоже его, — сообщил Донской.
Вертинский послал мне воздушный поцелуй. А когда он тут же упомянул «Любимый город» и Донской молча показал пальцем на автора, то Вертинский с некоторым удивлением и даже недоверием воскликнул:
— Это что же, у вас в СССР других композиторов не было?
И все за столом стали напевать знаменитые песни моих коллег. Он хорошо знал и любил их.
Но так случайно получилось, что три мои песни он упомянул подряд.
Потом мы подружились, он частенько звонил мне ранним утром и спрашивал: «Не хочешь ли прогуляться?» Это означало, что мы завтракали в кафе «Националь», затем посещали «Коктейль-холл» (было такое заведение на углу Тверской и Камергерского), обедали в «Метрополе», заходили опять на часок в «Коктейль-холл», а там уже и время ужина в ресторане Дома актера, где в веселой компании засиживались за полночь».
За все годы нашей совместной жизни мне так и не удалось освоить кулинарные хитрости, и Никита учил меня готовить: цветную капусту в сухарях, китайскую лапшу, которую называл «волосы ангела»… Кроме того обожал первую черешню. При всех своих барских замашках он был очень неприхотлив в еде.
Однажды, услышав в какой-то передаче о пользе сои, я подала на обед соевые котлеты с гарниром тоже из сои. Он быстро, как всегда, поел и удалился в кабинет. Через пару минут позвал меня: «Алик! Забыл спросить: что за говно ты сварила?»
Однажды, продолжая разыгрывать меня, повесил объявление на стене нашего дома: «Сегодня в Красном уголке корпуса «Б» состоится творческий вечер композитора Аллы Сивашовой (свою-то фамилию не стал подписывать). Начало в 22 часа. Вход пенсионерам и школьникам — бесплатный. Явка не обязательна». Меня не было дома, объявление провисело целый день, и я могла только ужасаться тому количеству народа, которое его читало. Когда, сорвав «афишку» и сгорая от стыда и гнева, я влетела в квартиру, Богословский встретил меня радостным возгласом: «Тут уже звонили и спрашивали, почем билеты?»
Бороться с ним было бесполезно, долго сердиться на него я не могла, оставалось только выругаться и махнуть рукой.
