Пути к отступлению были отрезаны. «С удовольствием!» — сразу ответила я, ни на секунду не почувствовав себя невестой.
Конечно же этой новостью тут же поделилась с закадычной подругой. Через пять минут об этом знала вся Москва. Посыпались звонки друзей, приятелей, знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых личностей, которые задавали один и тот же вопрос: «Это правда?..» И тут же начинали отговаривать меня от «рокового» шага, утверждая, что, мол, разыгрывает он меня и никогда не женится, что только время с ним потеряю напрасно.
— А уж старый-то какой, прям песок сыплется... Да он же в дедушки тебе годится! — не унимались доброхоты.
На их стенания я обращала внимание, как, к примеру, слон на моську: с друзьями объяснялась сдержанно-холодно, остальных коротко посылала в ж…!
Если и находились люди, которые искренне радовались нашему союзу, то их было немного.
Большинство считало, что Богословский в худшем случае рехнулся на старости лет, в лучшем — случился «бес в ребро». У меня же, ясное дело, — расчет! Сонечка Вайнер, жена Аркадия Вайнера и моя очаровательная подруга, прямо так мне и говорила, что они с Аркашей всерьез опасались за здоровье и даже за жизнь своего друга и успокоились только спустя год. Я не обижалась, не удивлялась, не пыталась никому ничего доказать и тем более понравиться. Впоследствии многие из них смущенно признавались, что были не правы, что ошибались — мол, просто «сомневались во мне». Но видя, что Богословский никак не умирает, хором выражали свое «восхищение» мною.
При этом ставили мне в вину, что часто забываю о «преклонном возрасте» Никиты, о его «сединах», что слишком уж бурно и открыто мы живем…
Я делала вид, что страшно признательна за их заботу и откровения. На самом деле мне было глу-бо-ко безразлично, кто и что говорил, говорит и еще скажет. У меня был мой Никита, у него — я. Все. Точка. Им не дано было понять, что тихое размеренное существование убило бы его скорее, чем «преклонный возраст».
Когда однажды известная певица, с которой мы репетировали мою песню, сказала, что я была такой «прелестной и милой» Аллочкой Сивашовой, а теперь превратилась в недоступную и высокомерную «мадам Богословскую», я, с шумом допив свой чай из блюдечка, которым она меня как раз угощала, вытерла рот салфеткой, поблагодарила за хлеб-соль и с удовольствием послала ее на три буквы.
Забрала свои ноты и, назвав «старой дурой», ушла. Недавно видела ее по телевизору. Как всегда, порола чушь...
Свадьба наша наконец состоялась, и на другой же день почти все газеты вышли с заголовками типа: «Никита Богословский женился!» Мы весело в небольшой компании отпраздновали это событие, и буквально через пару-тройку дней он потащил меня… к нотариусу. Завещание писать. Я страшно испугалась и принялась его отговаривать: «Не надо сейчас, Никита Владимирович, сделаете это через годик-другой, пусть хоть страсти улягутся!» Честно говоря, побаивалась досужих разговоров и сплетен (ведь узнают же!): снова будут перемывать мне и так мытые-перемытые косточки, обвинят — и не без основания!
— в какие подлые руки попал их кумир и любимец, возможно, даже соберутся и выйдут на митинг с лозунгами: «Руки прочь от Никиты Богословского!»
Однако через несколько дней мы все же сидели в этой окаянной нотариальной конторе, где Богословский совершенно серьезно повторял за молоденькой девушкой (она же — нотариус), что, находясь в «трезвом уме и твердой памяти», завещает своей жене, А. Н. Богословской, все богатства земли русской, все водные ресурсы, а также воздушно-капельную атмосферу, оберегающую и охраняющую все живое на Земле.
Кстати, на смене моей фамилии он тоже настоял, разрешил, правда, только на афишах писать:«Сивашова-Богословская».
К слову сказать, когда в 2002 году меняли паспорта, он на всякий случай опять нарисовался у нотариуса, где вновь завещал мне все богатства мира уже на новые, измененные паспортные данные.
Вообще спорить, убеждать и доказывать ему что-то не решался никто. Я же тем более не имела права голоса — и глупа, и «мала еще со старшими спорить». Когда ему не хватало аргументов, он, всегда оставляя последнее слово за собой, уходил в кабинет и со страшным шумом задвигал тяжелую дверь. Впрочем, были и покаяния. Однажды, желая поддеть его, спрашиваю:
— Никита! Говорят, ты «Битлов» ругал, обзывал «жуками», музыку их ругал… Правда, что ли?
— Правда.
