У старшей сестры поклонников было море, и Алексей Николаевич с интересом за ними наблюдал. Если Алена вечером задерживалась, а мама, конечно, начинала нервничать, он надевал пальто на халат и шел встречать мою сестру к подъезду. Поддавался, чтобы маме было спокойнее, думаю, он-то понимал: Алену всегда было кому проводить… Как-то мы с ним подходим к дому, и тут подъезжает машина, из нее выходит сестра с огромным букетом. Грибов опять косит глазом: «Ну что, Машка, зави-и-дуешь? Ничего! Еще не такие у тебя будут!» Сестра устраивала дома веселые вечеринки, когда я уезжала с родителями за город. И я должна была ее предупреждать, если мама соберется нагрянуть в Москву. Крадусь я очередной раз к телефону и слышу: «Ну что, Машка, звонить будешь?» И вся конспирация! Но мы знали, что он «не сдаст». Другой раз отдыхали на Истре, куда сестру доставил блестящий молодой человек, чемпион по фехтованию, на белой машине и сам весь в белом. Проходящая мимо заведующая домом отдыха мгновенно оценила обстановку: «А это ваш шофер?» Алена и глазом не моргнула: «Да!» Смешно было очень! На самом деле машина у нас была, и шофер тоже, хоть и не такой шикарный. Без этого Грибову было никак не успеть за день по всем делам. И к тому же он стеснялся, когда узнавали на улице. В автомобилях Алексей Николаевич отлично разбирался — с детства помогал своему отцу, который был одним из первых водителей в Москве. «Тогда колеса машин еще были со спицами, столько грязи на них налипало!» — вспоминал Грибов. Я маленькая страшно любила ездить на его горбатом «Москвиче», сам он водил лихо (первую свою машину купил у знаменитого артиста оперетты Григория Ярона). Позже, с шофером, это было уже не так интересно.
Расписались они с мамой только лет через десять после знакомства — это была необходимая формальность, позволявшая на гастролях селиться в одном номере. Друзья смеялись: «У нас появились молодожены!» Звонили, поздравляли, кто-то даже фигурки жениха и невесты подарил. Тогда же стали вместе выезжать за рубеж, мама побывала даже в Японии, про которую Алексей Николаевич столько рассказывал.
Грибов с мамой не признавались друг другу в любви у нас на глазах, но она чувствовалась во всем... Как он гордился ее красотой! «Все, которые тебя увидели, делились первым впечатлением… Все восхищены…» — писал Алексей Николаевич в дневнике лондонских гастролей (мама провожала его в аэропорт). Наверное, и ревновал, ведь у нее всегда были воздыхатели. Один из них проводил часы под нашими окнами в надежде ее увидеть. Это от нас, конечно, не укрылось. И как-то мы с сестрой в пылу ссоры кинули маме: «А тебя вон у дома целый день кто-то сторожит...» На что Грибов сказал: «Дай бог, девочки, чтобы вас в сорок лет целый день ожидали под окном!»
Алексей Николаевич старался не приходить домой с пустыми руками. Покупал у бабок пучки зелени или морковки — и с такими связками показывался на пороге. Обретя дом, украшал его зимой яркими цикламенами в горшках. По сей день мы их обожаем. Цикламен — любимый цвет маминой губной помады. Он очень шел к ее огромным серым глазам.
