Я это сделала за нас обоих — доверься мне». Но Леня меня не отпускал. Проходили месяцы, я видела, как он страдал. Получала от него рвущие душу послания: «Казни меня, избей, но реши наконец, как со мной быть. Ты видишь, я не волен в своих мыслях. Ты — это все. ВСЕ! Другого не может быть». Я и на юг уезжала — развеяться, забыть Леню, но по возвращении чувства вспыхивали вновь. И каждый раз, когда пыталась прекратить нашу связь, Леня вцеплялся в меня мертвой хваткой. Но и от жены не уходил — чувствовал перед ней ответственность. У каждого из нас была своя правда...
Леня контролировал эмоции хуже, чем я. Поскольку наши супруги работали в том же театре, мы были вынуждены скрывать свой роман. Я могла пройти мимо, не посмотрев на любимого, но Леня тут же догонял меня, хватал за руку, заглядывая в глаза: «Что с тобой, почему ты меня не замечаешь?»
«Милый, потерпи, мы должны быть разумными! Люблю тебя!» — успокаивала его я.
Подмостки были нашим исповедальным местом, особенно в спектакле «Мастер и Маргарита», где у нас с Леней были главные роли. Но Любимов долго не выпускал меня на сцену, мстил за давнюю выходку…
В свое время Юрий Петрович назначил меня и еще одну актрису на роль деревенской бабы в спектакль «Деревянные кони». Сначала не допускал меня до читок и репетиций, а перед премьерой вдруг вызвал на сцену… У меня даже костюма для роли не было.
Я судорожно нахожу сапоги и юбку из других спектаклей, на голове сооружаю косу в стиле Юлии Тимошенко…
Выхожу и слышу возмущенный голос шефа: «Что это за березка у вас на голове?» Говорил еще что-то обидное, не давая мне рта открыть... Я разрыдалась, убежала домой и долго не могла успокоиться. Вскоре администрация спровоцировала актеров на разговор: на собрании даже выставили ящик шампанского. Я же гордо приобрела персональную бутылку, выпила бокал, выкурила сигарету в своей гримерной отдельно ото всех… После чего решительно влилась в коллектив... Юрий Петрович говорил с Дыховичным и с Леней, но я видела: глазами он неотрывно следил за мной. Потом сказал чтото, как мне показалось, обидное в мой адрес... Тогда я поднялась и громко назвала Любимова одним дурно пахнущим словом. Понаучному — «экскремент», но я выразилась четко и емко — по- народному.
Собрание быстро свернулось. На этот раз обиду затаил Любимов, дав мне по распределению всего одну реплику из зала в «Мастере и Маргарите».
Я год терпела, но потом сделала первый шаг к примирению — короче, попросила у Юрия Петровича прощения. Он простил — я стала играть Маргариту.
«Это ты вдвоем, а я одна», — иногда бросала я Лене. Мы с Золотухиным все еще жили вместе, но уже давно не были близки. Расстроенные чувства находили выход под воздействием шампанского: на встрече с друзьями в ресторане я попросила музыкантов исполнить песню, которая напоминала мне о Лене. Присела на край сцены, вдруг какая-то неряшливая тетка стала грубо меня прогонять, ухватила за рукав и тянет... В ответ я разразилась гневным монологом и… оказалась в милиции.
Обещали выпустить, если за мной приедет муж. Позвонила Валере: «Вызволяй!» Но мой горестный призыв проигнорировали, бросили в такой ситуации…
Недавно я спросила Золотухина: «Помнишь, как мы весело разводились?» Валера так удивленно на меня посмотрел… А ведь мы это событие тогда даже отметили. Правда, через два дня после развода Валера вдруг снова появился у меня… Поговорили, вспомнили былое, Валера даже разрыдался… Но назад пути не было, хотя я всегда думала: «Если бы он мне не изменял, никогда бы, вероятно, его не оставила».
Наша семейная лодка уперлась еще и в финансы… Мы сидели на мели, а ведь Золотухин был востребованным актером. И думаю, хорошо получал, откладывал на свою новую жизнь. По крайней мере, после развода сразу купил дачу, квартиру, машину.
За 15 лет совместной жизни я не видела от него ни одного подарка.
