Так она, милая, вызвала его на сцену и говорит: «Так, теперь стой, я в тебя буду стрелять». Мальчик побледнел и прошептал: «Тетенька! Не надо! Я больше не буду!»
Поскольку я играла Бабу Ягу — самый любимый детский персонаж, то в меня не стреляли.
…А потом Марк Анатольевич Захаров пришел в Театр имени Ленинского комсомола и позвал меня на роль Неле в спектакль «Тиль». Он, когда еще в Театре сатиры работал, хотел пригласить меня на роль немой Катрин в постановке «Мамаша Кураж и ее дети», но не получилось. А с Неле получилось. И я благодарна Марку Анатольевичу за те прекрасные роли, которые я играла и играю в родном «Ленкоме», за те уроки, которые он мне преподал.
Он пришел к нам домой, а мы с Глебом тогда жили в маленькой однокомнатной квартирке в хрущевке, где все такое маленькое, сидячая ванна, но эта квартира нашей любви, и я ее люблю в своих воспоминаниях. У нас ничего не было, даже стульев, только чемоданы. Однажды к нам приехал наш друг Пал Золнаи — венгерский сценарист и режиссер. Увидев нашу квартиру, он сказал: «Ребята, как вы здорово живете». У нас были чемоданы и диванчик, вернее, не диванчик, а матрас. И все. А потом мы стали прибарахляться, купили стол на трех тоненьких ножках, он шатался из стороны в сторону (тогда модно было все на тонких ножках), но за этим столом Глеб написал сценарий фильма «Начало». Не было бы стола, писал бы на полу. Вася Шукшин Глебу как-то сказал: «Глебушка, работай везде, где только можешь. Зашел в туалет — в туалете работай».
А Вася-то как работал — у него же в квартире тесно было. И две маленькие дочки. И он работал где мог, но все время писал. А писал гениально. Вася тоже был в моей жизни. Мы с ним снимались в фильме «Прошу слова». Он чудесный. Настоящий. Гений.
— А ваш муж — чудо?
— Глеб? Да.
— Сколько лет вы вместе?
— Не знаю. Очень много. Правда, мы еще не отмечали никакие свадьбы — надо будет посчитать, может, у нас уже какая-то свадьба, которую и надо отметить, а то неудобно.
Глеб меня долго искал. Нашел. Он меня увидел по телевизору: в тюзовской постановке я играла активистку, которая из всех новомодных в то время танцев признавала только вальс.
Очень строгая была моя героиня.
Однажды ко мне домой приехал второй режиссер и привез сценарий «Святая душа». «Садитесь прямо здесь, на кухне, и читайте, — сказал он. — А я рядом посижу». Я мигом прочла этот сценарий. История Тани Теткиной так меня разволновала! А потом приехала на пробы. Помню, еще спросила про Глеба: «Он молодой?» Почему-то мне очень важно было, чтобы режиссер был молодой. Наверное, закон возраста. Геннадий Александрович (второй режиссер) говорит: «Молодой». И заходит Глеб. Тогда он мне показался совсем немолодым. А ему было-то тридцать два года. Потом-то я поняла, что он молодой. Фонтанирующий идеями. Глеб мне что-то рассказывал, я — ему, у нас оказалось очень много общего — в его жизни и в моей. Но самым главным для нас в то время была картина, которую Глеб снимал.
Я и вне съемок ходила в костюме: юбка из мешковины, грубой вязки кофта, в волосах гребенка…
Вы знаете, когда я подходила к храму (а я тогда еще некрещеная была), меня, очевидно, принимали за блаженную. Однажды подошла женщина: «Помяни Сергея, моего сына!» И дала мне кутью. Я замерла. Потом другая подошла: «Иди в храм, там тебе больше дадут». Меня просили помянуть, давали конфеты. Я поминала всех, о ком просили, но не знала, слышит меня тогда господь или нет. Для меня это было сильное потрясение.
Помню, Зинаида Кириенко приехала на концерт, и мы с Мишей Кононовым зашли в ресторан «Муром» — он в армейской одежде того времени, я — в своей, а она, молодая, красивая, сидит с какими-то людьми. Мы подошли к ее столику: «Здравствуйте!»
«Артисты?» — спрашивает она. — «Да». — «Что же вы так скромно одеты?»
А это была наша жизнь на тот момент, и все ею жили — и я, и Толик Солоницын, и Миша Кононов, и Михаил Андреевич Глузский.
Помню, мама, посмотрев фильм «В огне брода нет», сказала мне: «Ой, дочка, как же тебя плохо одели и не причесали». Я была так расстроена и обескуражена! Глебу я все время говорила, какая у меня умная и замечательная мама, и вдруг она уперлась в эту мою юбку деревенскую, кофту и больше ничего не заметила. Юбка с кофтой до сих пор лежат у меня в чемодане. Это все очень дорогое для меня.
— Ваша мама сразу приняла Глеба Анатольевича?
