И вообще актеры — нелюди. Раньше их даже хоронили за оградой». Он все прекрасно понимал, но не мог жить без этой профессии, она была ему слишком дорога. Но в этой профессии он не мог жить в мире с собой. Вот отчего все у него разваливалось в конце концов… И все наложилось: и проблемы в личной жизни, и проблемы творческие…
— А правда, что Еременко-старший запретил сыну жениться во второй раз: мол, вырасти дочь, а потом уже со своими женщинами разбирайся?..
— Я слышала об этом. Не знаю, может быть. Но развелся Коля все-таки еще при жизни отца, правда, тщательно скрывал это от родителей. И когда Николай Николаевич умер, Коля просил Веру поехать с ним на похороны, чтобы никто из родни не догадался о разводе.
В семье Еременко был только один случай, когда семья распалась. Дед Коли оставил в Сибири семью и женился в Москве. И вся родня за это осуждала и презирала его...
Отца Коля просто боготворил. За то, что отец воевал, выжил в плену, был истинным коммунистом, патриотом, что служил в одном театре и что был женат всю жизнь на одной женщине, Колиной матери. И когда его называли Еременко-младший, он поправлял: «Худший». И чем старше становился Коля, тем ближе они были с отцом…
— Может быть, поэтому часто говорят, что отец «забрал» с собой сына, ведь Коля ушел почти сразу за ним…
— Конечно, можно верить в приметы, но разве они определяют нашу жизнь?
Однажды после ухода из жизни Колиного отца я пошла к ясновидящей, и она нагадала мне смерть близкого человека: «Через два месяца от тебя уйдет кто-то близкий. И ты с этим ничего не сможешь поделать. Сама будешь этого человека хоронить». Я и предположить не могла, что речь идет о Коле. Тут же постаралась забыть ее слова. Так и случилось. Я ничего не смогла сделать…
В последний раз мы встретились с Колей в кафе. Он жил в новой квартире на «Войковской». Там шел ремонт, и он меня попросил помочь с покупкой холодильника. До последнего дня Коля часто просил помочь ему с покупками одежды, обуви, техники. Даже когда я пыталась фыркать. «Тань, ну у меня джинсы порвались. Поедем купим?» Я отвечала: «Сам поезжай. Или жену попроси!» — «Сам не умею, а больше никому не надо...» Я сдавалась, и мы ехали в магазин.
«В понедельник за тобой заеду», — сказал он, прощаясь. Но так и не позвонил…
— С ним же жила новая девушка по имени Людмила?
— Он мне рассказывал о ней. Они познакомились на съемках в Минске. Люся была очень похожа на меня, ту, из молодости. С большой русой косой, перекинутой на грудь. Люся — это я двадцать лет назад… Помню, как-то Коля спросил: «А может, это любовь?» Я сказала: «Да ладно, Коль, порезвись, поиграй, если тебе нравится. Ты же знаешь, мы все равно любим друг друга». — «А что, ты даже не ревнуешь?» — «Нет. Я слишком хорошо тебя знаю». — «Какая же ты сука! Но все равно роднее тебя никого на свете нет, — заливался он смехом. А потом с грустью: — Странно это…Что мы наделали?» — А вы все равно продолжали общаться?
— Мы просто стали близкими друзьями.
Нам всегда было хорошо вдвоем, мы все никак не могли наговориться, словно давно не виделись. Рассказывали друг другу истории, сны, анекдоты, делились мечтами, планами, тревогами и радостями. Одна из его прощальных фраз была: «Я тебя как облупленную знаю, а мне с тобой до сих пор интересно». Этот интерес и держал нас вместе столько лет...
На следующий день, во вторник, я не выдержала и позвонила ему сама. Все телефоны молчали. В пятницу я должна ехать на дачу, а у меня сердце не на месте, тревожно как-то. Если бы он взял трубку, я бы все поняла и могла бы его спасти! Он знал это и трубку не брал... Потом выяснилось, что из Минска приехала Люся, они это дело отметили.
Несколько дней Коле было очень плохо, он вставал, а его бросало от стенки к стенки, уже нарушилась речь, но звонить в «скорую» он не разрешил. Только когда отключился, вызвали врачей, но они уже не могли ничего сделать. Наконец в субботу трубку в Колиной квартире взял незнакомый мужчина: «Николай Николаевич не может говорить. Дня через два позвоните. Я врач». Я даже обрадовалась, что рядом с Колей врач, а потом сообразила: значит, ему плохо. Звоню снова — молчание. Вдруг женский голос: «Это Люся. А вы кто?» — «Таня». — «А-а-а. Та самая?» Она разрыдалась: «Колю увезли в больницу. Что мне делать? Я в чужом городе, никого не знаю…» В Боткинской больнице врачи сразу же дали мне понять, что Коля не выживет. Но я отказывалась в это верить. Мне о кровоизлиянии в мозг — а я свое: «Какие лекарства покупать? Когда выписывать будете?»
На следующий день мы с Люсей поехали встречать Колину маму на вокзал. Она, кстати, даже не поняла, кто я такая, решила, что таксистка. Это потом она всполошилась: «А кто это?» В тот день мы собирались к нему приехать, позвонили в больницу, а нам говорят: «Все… скончался…»
Коли не стало в пятьдесят два года. Инсульт... У меня было такое чувство, что это самоубийство. Он не хотел умирать. Но фатально отказывался от помощи, решив: будь что будет. Словно себя самого проверяя на прочность, пытался «расколоть». Он настолько запутался в жизни, что пустил все на самотек, устал метаться и искать решений, которых все от него требовали…
Забирала его из больницы я одна. В коридор выкатили каталку с телом.
Глянула на него — и обомлела! Лежит Коля со своей фирменной легкой ухмылочкой в уголке рта, как живой. И все время похорон я не сводила с него глаз, мне казалось: сейчас он прекратит эти дурацкие шутки и встанет...
На панихиде у Колиного гроба сидели три женщины, три «вдовы»: Вера, я и Люда. Моя дочка познакомилась со своей сестрой Олей, у нас остались теплые чувства к Оле, да и к Вере тоже. Оля с Таней очень быстро нашли общий язык, несмотря на большую разницу в возрасте. Потом Оля с мужем приезжали к нам на дачу. Таня очень похожа на отца во всем. Она говорит: «Ну ты же знаешь, что у меня папин характер!» Она, абсолютно как он, вертит мной как хочет! И из папы вила веревки и командовала им. Сейчас Татьяна Еременко поступает во ВГИК на режиссерский факультет.