— Сколько с тех пор на вашем счету операций на открытом сердце?
— Никогда не считал, но, судя по статистике — автоматизированной истории болезни, что ведется у нас в институте, их более 23 тысяч.
— Вы помните каждую из них?
— Нет, конечно. Зачем? Но, безусловно, есть какие-то дни и какие-то операции, о которых не забуду никогда. Однажды, например, за сутки я провел семь операций. Около восьми часов вечера уехал в тот день домой, а в десять мне еще позвонили и сказали, что для одного из пациентов нашлось наконец донорское сердце. В два часа ночи я вновь приехал в институт и прооперировал больного. Домой возвращаться было уже невмоготу, заночевал прямо в институте, а на следующий день сделал еще пять операций.
— Вы имеете право на ошибку, когда делаете операцию?
— Категорически нет. Не имею я такого права, конечно. Ни один хирург, скажу больше, по моему глубокому убеждению, не имеет права на ошибку во время проведения операции.
— Каждая операция на сердце — это ведь колоссальное напряжение, тут, надо думать, не до эмоций?
— Эмоции есть, без них нельзя, особенно когда дело имеешь с детьми. Другое дело, что как только ты заходишь в операционную, ты должен выключить их, полностью сфокусировав свое внимание не на пациенте, а на его больном сердце. Это дается не сразу, но приходит с годами.
Операционная для меня — место святое. Оно требует стопроцентной концентрации всех сил — не только моральных, но и физических. Ведь операции порой длятся до пяти часов, и большую часть этого времени ты проводишь на ногах. Голова в это время должна быть ясной, холодной, руки — спокойными, уверенными. Никаких лишних движений. Все должно работать как часы. Некоторые хирурги во время проведения операций слушают любимую музыку, я же предпочитаю шутить с коллегами, разряжать, что называется, время от времени обстановку. Ну и, конечно, постоянно прислушиваюсь к аппарату искусственного кровообращения, который работает, пока сердце пациента остановлено.
