В этот же день приезжает Басов. Другой Басов. Милый, добрый — просто женская мечта. Варит кашки, трет яблоки. Но я перешла черту и возвращаться назад не могу и не хочу. Через семь дней известие: опухоль не злокачественная. Я буду жить!
— Доктор, что мне делать? Ваши рекомендации?
— Измените жизнь, если сможете.
Я смогу! Раковый корпус расставил все по своим местам. Я выхожу из рабства. Басов — это Басов, а я — это я! Отныне наши пути расходятся.
«Богиня, красавица...» — я слышала это всегда. Говорили, что у меня были необыкновенного цвета кожа и порода. Поклонники смотрели вслед, оказывали внимание, но я не горела желанием подпускать их ближе. Моей душой уже владел театр. Мне не нравилось, как в реальности жили люди, а театр воплощал мои мечты, и жизнь там была осмысленной.
Приехала из Свердловского театрального училища в Ленинград, поступать в студию Товстоногова. Прочла приемной комиссии подготовленные отрывки, и меня за ручку отвели в репетиционный маленький зал к Самому. Вошла в комнату и очутилась перед Георгием Александровичем. Он пристально посмотрел на меня и попросил почитать что-нибудь. Потом сказал: «А басню можете?»
Прочла басню, потом «Перчатку» Шиллера.
Он как-то благосклонно, по-отечески говорит:
— Хорошо, хорошо... Так, вы с вещами?
— Нет.
— В общем, я вас беру. Девочка, у вас есть неделя, чтобы съездить к родителям и забрать документы.
Вот так, в момент, в этом маленьком репетиционном зальчике решилась моя судьба. Я стала ученицей гениального Товстоногова.
Тут же начали строить догадки, говорить глупости... Нет, я не спала с Товстоноговым, просто он меня обожал. Бывало, нарочно пройдет по ученическому корпусу, чтобы увидеть. Через два месяца я уже играла старшую сестру Александру в «Идиоте».
Какой это был театр! Все было прекрасно, кроме одного: студия создавалась для ленинградцев, поэтому общежития не было. На первые полгода меня приютила семья моей подруги. Потом я пыталась снимать комнату, но — то алкоголики, то ненормальные, то клопы, так что большую часть времени жила прямо в театре. Жора Штиль и Ваня Краско дали мне ключ от своей гримерной. Там стоял диван. Чтобы дежурные меня не нашли при обходе, я влезала внутрь дивана, но однажды заснула, и меня обнаружили. Скандал! Бедные Жора и Ваня!
Сколько ночей я провела в подъездах, на Московском вокзале! Являлась в театр в шесть ноль-ноль. Единственная. Тут же в душ, и в девять я — уже похожая на нормального человека, отмытая и отглаженная — на занятиях.
