Под конец съемок я сдружилась с девочкой-бухгалтером. Могла уже вечером в кафе посидеть, куда-то выйти.
Но может, это и к лучшему? У меня, кстати, есть примета: если на площадке комфортная, теплая атмосфера — ничего хорошего в итоге не получается...
После выхода фильма подруга все допытывалась: «Ну расскажи! Как там было? Наверняка очень весело. Ты же попала в такую звездную компанию!» Самое смешное, что мы все были сами по себе. Шумных застолий по поводу и без повода не устраивалось. Все были сосредоточены на работе. Перед нами стояла непростая задача — передать местный колорит. Для этого на площадке был консультант, который работал над нашим одесским говором. С этим у меня все было хорошо: один раз поправили, и все. Сергей Маковецкий брал уроки у своей жены, бывшей одесситки. В каком-то интервью Машков признался, что еще долго гэкал и шокал после «Ликвидации». Но колоритнее всех была Светлана Крючкова. Она буквально «купалась» в роли тети Песи.
Актрису на эту роль искали долго, ни у кого не получался сочный образ. Отчаявшись, режиссер даже решил тетю переделать в дядю. Его должен был играть Сергей Маковецкий. Но тут кто-то из съемочной команды предложил Крючкову. Актриса моментально согласилась, хотя в тот год пережила клиническую смерть и, казалось бы, ей было не до съемок. Она сразу предупредила группу, что ей нужны особые условия: индивидуальный трейлер с кондиционером, диетическая еда. Крючкова приехала с младшим сыном, и их после съемок возили на море. У Светланы Николаевны куча друзей в Одессе, они с Сашей ходили по гостям.
Урсуляк пригласил Крючкову не на пробы, а сразу на примерку костюма. Когда на Светлану Николаевну надели парик, широкую юбку с фартуком и сандалии, ее не узнал собственный сын. А когда режиссер услышал, как она произносит «синочка», «бруки» и «полотеничко», понял: роль есть!
Все жители одесского дворика обожали Крючкову. Она родилась в Кишиневе спустя пять лет после войны. В то самое время, в которое происходит действие фильма. Тогда люди помогали друг другу, были добры и не делились по национальному признаку. В ее кишиневском дворе, так похожем на одесский, говорили на разных языках: молдавском, идише, русском, украинском. Она привыкла обращаться в магазине к продавщицам, даже пожилым: «Девочки». И с детства впитала невероятное чадолюбие еврейских матерей, которые совершенно точно знают, что надо их детям. Ей всегда говорили:
