Таблетки, тонометр лежали вперемешку с листами сценариев, видеокассетами, засохшей кошачьей едой: Носик ел из обеденных тарелок на столе рядом с хозяином — на полу его еду отбирала Зина.
Саша был мощным, крепким, в молодости занимался боксом, а после второго инфаркта еле мог подняться, чтобы дойти до туалета, шел, держась за стену. Спустя несколько дней он сказал, чтобы я собирала вещи и уходила. Насовсем.
— Мне осталось недолго. Все, чего я хочу, — снимать свое кино. Мне не нужна семья, ни к чему рядом молодая девушка. Вон отсюда!
Теперь, пройдя через химиотерапию и заработав с ее помощью букет болезней, я понимаю его. Возможно, он специально хотел сделать больно, чтобы заставить уйти. Кроме того, когда человеку плохо, с огромным трудом дается любое усилие, обычные повседневные дела вызывают раздражение и злость. Я не знала этого, и мой разум затмило чувство обиды и несправедливости: «Как он может так поступать?! Люблю его, готова всем пожертвовать, а он хочет, чтобы я убиралась прочь». Молила:
— Пожалуйста! Ты выздоровеешь, все будет хорошо. Я ничего не требую, только не гони!
Наши переговоры затягивались, я не успевала к своему вечернему спектаклю. Все рушилось! Теряла любимого человека, работу, ведь за прогул меня уволят. Никогда никого не подвожу, такое со мной происходило впервые. Позвонила в «Ленком» и срывающимся голосом, по слогам выдавливая слова, сказала, что не могу приехать. К счастью, в театре вопрос уладили, нашли актрису на замену, но Саша остался непреклонен. Он выставил меня с Бауманской, а сам переехал обратно в коммуналку.
Я заточилась в комнате общежития, думала, умру от переживаний. Коллеги разъехались кто куда — на дворе стояло лето, пора отпусков.
Друзья, видя мое состояние, позвали к себе: «Приезжай, дети на каникулах у бабушки, тебе сейчас нельзя одной». Согласилась, думала, что рядом с людьми станет легче, но меня не отпускало. Я хотела одного — помириться с Сашей. На нервной почве начались панические атаки, было страшно выходить на улицу.
«Выпей рюмку водки», — посоветовали друзья. Легче не стало, но появилось неодолимое желание увидеть Сашу. Я взяла такси и поехала к нему. Поднялась по лестнице, позвонила в квартиру, залаяла Зина, Кайдановский открыл дверь. Мы стояли на лестнице, я плакала и просила:
— Саша, пожалуйста, дайте возможность заниматься хотя бы дачей...
Он смотрел с нежностью и сожалением:
— Зачем тебе это надо?
— Это даст мне возможность жить...
Это правда: чтобы не умереть, я должна была чувствовать сопричастность к нему.
— Ну хорошо, если хочешь, делай.
Я стала ездить на электричке на участок, который он арендовал, благоустраивала коробку, заменявшую дом. Проводила свет, бурила скважину, заделывала щели в стенах, сквозь которые проглядывали лес и соседние дачи. Конечно, не своими руками все это делала, нанимала работяг. Они очень хорошо ко мне относились. Сосед Станислав Говорухин приходил, удивлялся, как нам повезло найти хороший водоносный слой на глубине двадцати метров. Другие заглублялись метров на сто. Я стала опытным прорабом, много полезного узнала про скважины, котлы, насосы! Саша приезжал посмотреть, искренне дивился: «Моя-то сколько уже всего наворотила!»
