«У нас со Славой была дружная, крепкая семья, — вспоминала Елена Васильевна. — Альгис за мной не ухаживал, я ему глазки тоже не строила, но однажды случилось то, что случилось…»
Идем с Образцовой по торговому центру — ищем ей зимние сапожки.
— Здравствуйте, Елена Васильевна! — приветствует проходящая мимо пара.
— Добрый день... Наташа, ты посмотри: меня узнают! — удивляется она.
В Образцовой абсолютно не было того, что называется звездностью. Великая на сцене, в жизни она была очень простой. Открытой, самоироничной, по-детски непосредственной. Умела мгновенно считывать людей и тем, кто вызывал симпатию, при знакомстве представлялась: «Леночка Образцова». Меня буквально заставила обращаться к ней на «ты». Довольно хохотала, когда я, комментируя ее очередной фортель, ворчала: «Ну какая ты примадонна?! Хулиганка!» Обожала игрушки, особенно кукол. Помню, как Елена Васильевна их выбирала: берет в руки одну, всматривается, откладывает в сторону. Берет другую:
— А вот эту купим.
— Она же страшная, — возражаю я.
— Зато смотри, какое выражение на лице! Это тебе не штамповка, а персоналити!
Елена Васильевна до конца оставалась ребенком. Может потому, что ее собственное детство отняли война и блокада. Когда фашисты взяли Ленинград в кольцо, Образцовой было два года. Но она многое помнила: воздушные тревоги, ночи в бомбоубежище, сваренную мамой из кожаных ремней похлебку, огромные очереди, в которых стояла вместе с бабушкой в лютый мороз... То, как бабушка, отламывая кусочки от своего хлебного пайка в сто двадцать пять граммов, подкармливала кошку Кенку...
Весной сорок второго Леночку с мамой, тетей Тасей и двоюродной сестрой Марьяшей вывезли из Ленинграда по Дороге жизни. Она видела, как в шедший за ними грузовик попала бомба и машина с людьми ушла под лед.
Удивительно, но кошка выжила, и в августе сорок пятого Кенка, тощая как скелет, облезлая, встречала вернувшуюся из эвакуации семью возле подъезда. Большая квартира Образцовых была занята — туда переселили людей из разбомбленных домов. Новые жильцы, потеснившись, выделили хозяевам одну комнату.
«В ней не было ничего, — вспоминала Елена Васильевна. — Некоторые вещи, которые родителям были особенно дороги: книги, папины пластинки с классической музыкой, его скрипку — пришлось выкупать у новых жильцов. Но я не помню, чтобы отец и мама из-за этого негодовали или жаловались на тесноту. Главное — мы победили и никто не умирает от голода».
Образцова часто повторяла: «У блокадников особенное отношение к еде остается навсегда. У меня душа болит, если оставляют что-то на тарелке».
От самой Елены Васильевны никто и никогда не уходил голодным. В квартире на Патриарших, где у нее в последние годы не было помощницы, хозяйка сама тут же вытаскивала для гостей все, что было в холодильнике. На даче хозяйство вели Аля и Нина — назвать этих двух сестер домработницами Образцовой язык не поворачивается. Подруги, компаньонки... Какие бы известные люди ни собирались за столом, Елена Васильевна звала: «Аля, Нина, садитесь с нами! Хватит хлопотать — и так уже всего полно!»
