— Тоже не знаю, — ответила я.
Школу она окончила с золотой медалью. Потом Валерий Сергеевич Золотухин с гордостью говорил, провожая их сына Ваню в первый класс: «У нас ведь мама золотая медалистка, а папа — серебряный, значит, Ванька будет хорошо учиться!»
Дальше все как в кино про начинающих актрис: сняли квартиру с подругами, они прослушивание не прошли и уехали. Потом у Ирины украли деньги, ей пришлось пожить на вокзале. Но она и теперь считает, что кто-то ведет ее по жизни, подставляет плечо в трудный момент. Вот и тогда нашелся человек, который отдал ей ключи от своей комнаты, нашелся врач, который помог получить справки для поступления. В поликлинике пришлось соврать: дело в том, что у Ирины с детства близорукость минус девять, поэтому с первого класса она ходила к окулистам и выучила наизусть таблицу, висевшую у них в кабинетах. Это и помогло, врач уверенно написал: «Зрение — единица». Кстати, и мне Ира вдруг с невероятной скоростью эту таблицу «процитировала».
— Но это же вранье, Ирина! — профессионально негодую я.
— Это — баловство! Вранье — это когда другому делаешь плохо, а так всем хорошо, — спокойно отвечает она.
— Вообще, судя по приключениям во время поступления, вы можете позитивно принимать опыт, который для других был бы испытанием...
Ира задумалась и чуть загрустила:
— Как у Пушкина: «Что пройдет, то будет мило». Наверное, у всех так. Это сейчас вспоминаю о многом с юмором. А в жизни бывало и страшно, и тяжело, и трудно. По-всякому... Но вот тогда, оставшись в Москве одна, я впервые поняла: детство закончилось и надеяться можно только на себя.
Мне почему-то кажется, что даже безмерная любовь Валерия Сергеевича Золотухина не изменила этого ее отношения к жизни. Думаю, что как мантру она до сих пор про себя повторяет: «Надеяться можно только на себя». Это сильно усложняет жизнь женщины, но это и спасает ее в трудные моменты. А их у Ирины было много.
После окончания Щукинского училища ее тут же взяли в Театр на Таганке. Конечно, она знала фамилию актера Золотухина, но не помнила его в лицо. Путала с другим актером — Дальвином Щербаковым. И радовалась, что Золотухин «такой красавец». Когда же поняла, что народный артист Валерий Сергеевич Золотухин совсем не красавец, а вот этот «маленький, страшненький, не очень трезвый человек», идущий по коридору, была абсолютно разочарована.
— Вы считаете, что он был гениальным актером? — спрашиваю я.
Ира задумалась, помолчала, потом твердо сказала:
— Я считаю, что он был гениальным человеком. То есть это космос абсолютный. Потому что часто нереально было понять, объяснить, как он может справляться со своими эмоциями, со своими чувствами и так мудро поступать со всеми нами в сложнейших ситуациях. Он умел все принять, все понять, все простить. И умел не сделать другому плохого. Что бы ни происходило, всегда говорил, что во всем виноват он. И это была не поза — это было его искреннее ощущение. Мне иногда бывает сложно сдержаться, могу резко ответить. Не научилась у него этому смирению... Не получается, а вот в Ваньке я узнаю папу. И радуюсь. Понимаю, что надо жить и поступать так, как Валерий Сергеевич. Он всегда просил прощения. У всех.
Я спрашиваю Ирину:
— Мужчина, которого любишь, это трудноразрешимая задача?
— Не знаю. Нет, наверное. Мне кажется, что я его абсолютно чувствовала и понимала. Точно знала, как отреагирует на какую-то ситуацию, что скажет. Сейчас почему-то вспомнила, как мы надолго впервые расстались. Я получила актерский грант и уехала в Италию. Возвращаюсь обратно и думаю: «А вдруг сегодня его увижу и он покажется мне старым, некрасивым?..» И вот прилетаю. Он стоит в аэропорту с каким-то маленьким букетиком. Смотрю, и такое счастье накрывает волной! Слава богу, он по-прежнему для меня родной, близкий. И начинаю злиться: как я могла подумать, что мое отношение к нему может измениться?!!
— Может, Ира, может. Мы же не святые. Разве не могло раздражать то, что он кардинально не решал вашу общую проблему? Не буду называть все своими именами, но вы понимаете, что я имею в виду...
Линдт ответила, чуть усмехнувшись:
— Я понимаю, о чем вы так аккуратно говорите. Дело в том, что у нас не совсем стандартная была ситуация. Более того, первые годы нашей жизни я все время думала, что этот кошмар когда-нибудь закончится...
— Кошмар? Что вы называете «кошмаром»?
