Почему именно ей досталось страшное испытание: инсульт, потом рак крови?
К счастью, жива-здорова Ира Шмелева, сидит теперь в Америке, торгует недвижимостью. Все хорошо и у Светы Рябовой, снимается.
Наш курс был огромным: сорок два человека, из них пятнадцать девушек — одна другой краше. Это не мое мнение, так решили старшекурсники, которым по традиции показали вновь прибывших. Нас вывели на сцену и продемонстрировали, какую красоту набрали в этом году, а ребята-выпускники сидели в зале нога на ногу и высматривали себе объект ухаживаний.
Прошло какое-то время.
Мы с Метлицкой и Ирой Матвеевской опаздывали на занятия. Влетели в фойе, где стояли Женька с однокурсником. Он потом не раз вспоминал: увидел трех граций, высоченных, да еще на каблуках, указал на меня товарищу: «Вот на этой я женюсь».
Мы продолжали встречаться в коридорах, здоровались и разбегались по своим делам. Лишь в феврале наш курс дожил до самостоятельного показа в учебном театре. Реквизит все тащили из дома, я тоже приволокла тяжеленную сумку. Дворжецкий на пару с Женей Князевым, который сегодня ректор Театрального института имени Щукина, подрабатывал на вешалке, получая за это скромную прибавку к стипендии. После репетиции, подавая мне пальто, спросил:
— Можно я тебя провожу?
— Можно, но у меня сумка тяжелая.
— Ничего, донесу.
И таскал потом эту сумку неоднократно.
На Восьмое марта наши мальчишки устроили празднование в аудитории. В разгар веселья кто-то потянул меня за рукав: «Тебя Дворжецкий спрашивает». Вышла на лестницу, а там Женька с букетом тюльпанов. Может, не только у страха, но и у счастья глаза велики: ярко-красные цветы показались огромными, величиной с ладонь. «Это тебе, — протянул букет Дворжецкий. — Я тебя люблю». И бросился бежать вниз по лестнице. Я растерялась, не успела ничего ответить. Но первый серьезный шаг был сделан.
Встречались мы у Жениной тети в коммуналке на улице Грановского. Тема Яковлевна — старшая сестра Жениной мамы Ривы Яковлевны Левите — деликатно оставляла нас одних. Мои родные не могли не заметить, как сильно я влюблена. Папа считал, что отношения с Женей надо узаконить: так правильнее. А тут и обстоятельства вмешались. При нашей чудесной советской власти все было строго. Дворжецкого пригласил в труппу РАМТа (тогда ЦДТ) Алексей Владимирович Бородин, но у Жени была горьковская прописка, а в столице мог остаться только москвич. Мы шутили: я вышла замуж за Дворжецкого из-за фамилии, а он женился на мне из-за прописки. В каждой шутке, разумеется, есть доля правды.
Помню, как везла Женю знакомиться с моей семьей к Большой Берте. Пока тащились в троллейбусе, он рассказывал про своего легендарного отца.
Я узнала, что Вацлав Янович стал жертвой сталинских репрессий, отбывал заключение на Туломе. Начальник лагеря был заядлым театралом, поэтому днем Дворжецкий долбил вечную мерзлоту на строительстве ГЭС, а по вечерам играл в театре, организованном при колонии. «Сейчас приедем к моему деду, кое-что тебе покажу», — пообещала я Жене.
Дело в том, что Владимир Андреевич Сутырин в молодости был военным и в звании комбрига возглавил в 1935 году возведение Туломской ГЭС. Коллеги сделали ему подарок — большой альбом в деревянной обложке с фотографиями всех, кто работал на стройке, в том числе и заключенных. Начали его листать, и вдруг Женя говорит: «Это же мой папа!» Действительно, Вацлав Янович был на многих фотографиях. Так родилась шутка, что Женин папа сидел в лагере у Нининого дедушки.
Моим Женя понравился, папа был рад, что собираюсь замуж не просто за симпатичного парня, но и за еврея.
Женина мама при знакомстве тоже сказала:
— Хорошая девочка, наша.
Вацлав Янович с ней согласился:
— Хорошая, с ней можно съездить на юг.
Он вообще любил пошутить, когда являлась в гости, говорил: «Проходи, раздевайся, ложись! Ой, извини, садись». Первое время смущал меня страшно.
В ЗАГСе регистраторша задала вопрос:
— Фамилию менять будете?
