
Тогда же я услышала от врача: «Что делать, деточка — таким образом вы платите за профессию, при которой покой вам только снится. Но выход есть: просто нужно сделать перерыв и серьезно подготовить организм к следующей беременности».
Бабушка тогда обняла меня:
— Лена, ты не расстраивайся, если что, можно ведь и усыновить.
А я вскипела:
— Ну что за глупости ты говоришь? У меня все в порядке. Я обязательно стану мамой! Будешь ты прабабушкой, обещаю!
Но появления на свет Полиночки она не дождалась. Я даже не успела сказать ей, что беременна.
В последние месяцы бабушка сильно болела и знала, что ее срок подходит к концу. Мы тоже это знали и старались быть рядом. Когда я не могла приехать в Щербинку и оставалась в Москве, обязательно ей звонила. Часто записывала на телефон наши разговоры, чтобы голос бабушки, ее любовь остались со мной на всю жизнь — оберегали, заряжали доброй энергией. Запись одного из последних разговоров до сих пор не могу слушать без слез, хотя прошло четыре года: «Ты моя птичка, ты моя кицунечка, ты моя ласточка, глазки ясные, пальчики тоненькие, бровки соболиные... и вся ты моя». Едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться и не ранить ее своими слезами. Она ведь тоже всегда нас щадила...
Однажды я уезжала в театр, а она вышла на крыльцо проводить. Сеяла редкая снежная крупа. Расцеловав бабушку, сажусь в машину и вдруг перехватываю ее взгляд — таким смотрят, когда хотят запомнить навсегда.
И слезы на глазах. Бросаюсь к ней:
— Что случилось?!
В ответ слышу:
— Ничего-ничего. Тебе показалось. Просто снежинка в глаз попала...
В нашей семье все такие — боимся обидеть друг друга или расстроить. Деликатность, умение вносить в душу покой одним своим присутствием — главное качество моих родных. Так было всегда.
Помню, мама меня, семилетнюю, потеряла. Мы с подружкой занимались балетом и постоянно возвращались домой одной и той же дорогой. Но тем зимним вечером, заговорившись, пропустили поворот и решили изменить маршрут, забыв, что меня должна встречать мама.

Добрались до дома. В нашей квартире на первом этаже горел свет. Постучала в окошко — никто не выглянул, дверь не открыл. И я пошла к подруге в гости. Устроили под столом домик для кукол, играем, хохочем. Проходит часа два — звонок в дверь. И тут же на пороге комнаты появляются родители подруги: «Там твоя мама...»
Выбегаю в прихожую. Мама стоит в распахнутой шубе, из-под шапки выбились волосы, а в глазах — такое отчаяние... Два часа она металась по городу, разыскивая меня: была и в хореографической школе, и во всех окрестных дворах. Когда вернулись домой, мама ничего не стала говорить, но ее молчание было так красноречиво, что я почувствовала пережитый ею ужас, потрясение от потери ребенка.
Ходила вокруг и плакала: «Мамочка, ну поругай меня или, если хочешь, побей!» И это при том, что никто из взрослых меня никогда пальцем не тронул. Тот случай стал уроком на всю жизнь — даже сейчас, когда вспоминаю о нем, сердце сжимается.
Такие эпизоды — редкость. Мы жили очень дружно, весело и как-то легко. На меня никогда не давили, не тюкали, чтобы не лишить чувства внутренней свободы, не помешать развитию творческого воображения. Все было пронизано искусством, музыкой. Каждый ребенок для моих родителей — неповторимая индивидуальность, особый мир, который надо услышать, понять, помочь ему развиться. Папа создал удивительную школу искусств с поэтичным названием «Радуга». А мама всегда была и остается его самым глубоким последователем.