Вдруг кто-то замечает: в щель под одной из дверей пробивается свет. Все сразу туда. Стучат. Дверь открывается, и в проеме появляется Спартачок — в семейных трусах с красными розами по черному полю, волосы всклокочены:
— Чего вам? А-а-а, интересно, на чем я тут кашеварю?! Ну смотрите.
Заглядываем в санузел, там в биде стоит спиртовка, а на ней кастрюлька, внутри которой что-то задорно булькает.
— Я вас всех перехитрил, — довольно улыбается Спартачок. — Вы электроплитки взяли, а я — сухой спирт. Поскольку его экономить надо, готовлю сразу и первое, и второе: и пакетик супа положил, и рису насыпал, и банку тушенки вывалил. Через минуту уже готово будет.
— Спартак, отложите, пожалуйста, немного Валентину Николаевичу, — попросила Зина Плучек. — Он очень хочет кушать.
Пришлось Мишулину делиться с худруком.
Шура Ширвиндт, вспоминая впоследствии генуэзский эпизод, рассказывал о нем так: «Открывается дверь — стоит цыган Спартак, горит костер, ржут кони...» Почему цыган, понятно — Мишулин часто говорил, что в нем течет кровь ромалов. А конями, наверное, были мы — голодные артисты ведущего театра.
В продолжение темы еды и ресторана расскажу еще один случай — уже московский. Андрей приехал ко мне на свидание после посещения стоматолога. Жаловался, что всю ночь не спал из-за зубной боли и страха перед дантистом. Потом, немного выпив, повеселел, раздухарился. Позвонил Грише Горину:
— Ты не представляешь, с кем я сейчас. Мне с ней так здорово, так хорошо, как, наверное, ни с кем не было и не будет.
Горин допытывался:
— Кто она? Кто?
— А я тебе не скажу, — смеялся Андрей. Но положив трубку, вдруг стал серьезным:
— Люся, ты молодая женщина и тебе нужно создавать семью, а я не могу... Понимаешь, моя жизнь уже сложилась, и...
Андрей будто просил прощения за то, что не может сделать предложение. Я слышала его виноватые интонации, но внутри — хотя с чего бы? — вдруг вспыхнула обида:
— А тебя за жениха никто и не держит!
Миронов дернулся, как от пощечины:
— Зачем ты так?
— Прости, сорвалось. Я все понимаю.
— Тогда давай поедем в ресторан — отметим нашу несостоявшуюся ссору.
— Давай.
Отправились не куда-нибудь, а в самое шикарное место Москвы — в Хаммеровский центр на Краснопресненской набережной. Там Андрей снова стал дурачиться:
— Люся, как ты думаешь, здесь можно бить посуду?
— Можно, но сильно не увлекайся, иначе до конца жизни не расплатимся.
