Наши отношения с Олегом Николаевичем не были романом в общепринятом смысле этого слова. Нас связывала не только и не столько физическая, сколько душевная, духовная близость. Для меня она была первостепенной. И поэтому меня не особенно волновали отношения Ефремова с другими женщинами — Вертинской, Мирошниченко или кем-то еще. Я знала, что нужна ему как никто другой, и этого было достаточно. Хотелось помочь Олегу Николаевичу, особенно когда ему «нездоровилось» — так называла его «путешествия» тактичная Ирина Григорьевна.
От нее я и узнавала, что Ефремов не вышел на работу. Сразу шла к нему домой. Там уже сидел кто-нибудь из друзей: Бурков, Калягин, Гельман, Рощин... Ему нужны были собеседники. А сколько он читал во время «болезни»! Олег Николаевич был настоящим библиоманом, с гастролей вез чемоданами не тряпки или технику, а книги.
В спальне у него всегда была гора самого разного чтива, она занимала половину кровати. На другой половине Ефремов спал. Книги лежали раскрытыми, он читал их все одновременно.
Его «путешествия» были похожи на отпуск: выпивал, читал, спал, общался с друзьями. Ефремов называл это «подлатать батареи». Он наслаждался свободой, но головы не терял, наутро все очень хорошо помнил. Некоторые «умники» пытались его обмануть:
— Олег Николаевич, вы вчера обещали...
— Неправда, все было совсем не так.
В такие дни к нему приходили только те, кому он верил. Но иногда Ефремов пускал и не очень близких людей — кто-то ведь должен был пополнять «припасы для путешествий».
Я делать это категорически отказывалась. Олег Николаевич уважал мою позицию и не хотел, чтобы я участвовала в посиделках. Как-то сказал, налив рюмку: «Ты на меня, Светка, не смотри! Я мужчина, а ты женщина и актриса и должна следить за лицом. Видишь, какая у меня сосудистая сетка? И у тебя такая будет, если станешь с меня пример брать!»
Однажды все-таки попросил:
— Может, захватишь в гастрономе бутылку?
— Олег Николаевич, вы же знаете...
— Да знаю я, знаю! Тут, понимаешь, Вертинская приходила и вылила все запасы, на фиг, в раковину! А сходить в магазин некому.
Я не смогла отказать, потому что любила и жалела. Настя же, мне кажется, просто хотела самоутвердиться, а не боролась со слабостями Олега Николаевича. Когда поняла, что доминировать над Ефремовым не удастся, потеряла к нему интерес. По большому счету, он Вертинской и не был нужен. Она бы никогда не взвалила на себя такой крест, как Ефремов.
Первое время я пыталась его увещевать, но он сказал: «Я все понимаю, но и ты пойми — мне это необходимо!» Я смирилась и с тех пор просто пыталась поддержать.
Однажды решила устроить праздник — по-моему, был Старый Новый год, — принесла поросенка. Мне его приготовил и привез прямо в театр поклонник — шеф-повар «Националя». Поросенок был молочный, но довольно большой, нафаршированный яблоками и черносливом.
Мужики обалдели, когда его увидели. У Ефремова уже сидела обычная компания — Калягин, Гельман, Бурков, Шатров. Закуски практически не было.
Когда зашла в ванную помыть руки, Калягин скользнул за мной:
— Светочка, может, как-нибудь встретимся?
— Нет, Сан Саныч. Не получится.
Я пробыла у Ефремова совсем недолго и вернулась в театр — готовиться к спектаклю. В антракте позвонила:
— Ну, как поросенок?
— Бурков уже съел уши.
— А вы-то попробовали хоть что-нибудь?
