Если спрашивают: «Юр, сколько ты выпил?» —отвечаю: « Вам не переплыть». Бывало, уезжал из дома, а потом сам не знал, где я. Жена находила через друзей и увозила пьяного домой. Переживала, плакала. Но ни она, ни родители, ни сестра Таня — никто не мог на меня повлиять.
Не могу сказать про себя: «Я был любимцем женщин!» Не по-мужски это как-то. Правильнее — был ведущим популярной передачи «Утренняя почта». И популярности этой есть доказательства.
Помню, в Сочи в гостинице «Жемчужина», в пору тотального дефицита, в номер постучала уборщица и протянула мне уже начатый рулончик туалетной бумаги: «Юра, только для вас». Именно тогда, держа в руке серый жесткий кругляш, понял: я знаменит! У мужчин тоже имел успех. Однажды с выездной программой «Утренней почты» выступал в зоне и увидел, что у некоторых заключенных табуретки к ногам веревками привязаны, чтобы не дай бог не лишиться своего места в зале на нашем концерте!
В те времена, в конце семидесятых — начале восьмидесятых, как люди могли отблагодарить и выказать свою симпатию? Угостить, пригласить за стол: «Юра, давай выпьем!» И Юра с удовольствием присоединялся. А потом обида: «С этими чокался, а с нами нет?» Разве откажешь? Это длилось годами.
Если спрашивают:
— Юр, сколько ты выпил? — отвечаю:
— Вам не переплыть.
Когда случались длительные запои, Лена выручала: умудрялась доставать бюллетени, чтобы мог на работе прикрыться. Бывало, уезжал из дома, а потом и сам не знал, где я — в Сочи или в Ленинграде, вообще в какой части страны. Жена находила через друзей и увозила пьяного домой. Переживала страшно, плакала (до сих пор корю себя за ее слезы), но ни разу не сказала грубого слова. Лена молчала — двое суток, трое, четверо... Это было страшно. Я звал жену Железный Феликс. Но ни она, ни родители, ни сестра Таня — никто не мог на меня повлиять. Лена даже ходила к врачу-наркологу, тот вынес неутешительный вердикт: «Если сам не решит «завязать», ничего не изменится».
Ничего и не менялось, пока я не выступил пьяным по Первому каналу в программе передач. В самое рейтинговое время — в пятницу вечером, когда у экранов собралось двести пятьдесят миллионов зрителей. Они хотели узнать, во сколько состоится субботняя трансляция футбольного матча с чемпионата мира. Десять минут в прямом эфире диктор Юрий Николаев путал слова и размахивал руками. Пять месяцев меня таскали по собраниям и коллегиям Гостелерадио СССР, думали, что делать. Наконец Сергей Лапин сказал: «Наказать, но не увольнять». Кто вмешался — не знаю, одни называют Брежнева, другие Гришина. Было невыносимо стыдно, что подвел коллег, которые мне доверяли. Я решил: «Больше ни грамма!» Не кодировался, не лечился, просто запретил себе пить.
Вернуться к нормальной жизни мне помогала Лена: приглашала в гости только непьющих знакомых, пыталась чем-то занять, отвлечь.
Трудно найти более преданного человека: я катался по подмосковному лесу на лыжах, а она ходила рядом, носила для меня термос с горячим чаем, бутерброды.
Стараюсь вспоминать лишь самое хорошее и доброе, что дала судьба, но куда убежишь от мыслей об утратах и совершенных ошибках? Только детство — вот когда все было чисто и светло.
Мама любила рассказывать, как отец увидел меня впервые. Шестнадцатого декабря 1948 года одна из женщин, лежавших с ней в послеродовой палате, потянувшись закрыть форточку, выглянула в окно и с ужасом воскликнула:
— Девочки, какой-то сумасшедший лезет по водосточной трубе. Она же вся обледенела!
