Вышла замуж, родила сына Романа и дочь Олю. Когда Танин муж умер, я уговорил ее переехать с детьми в Москву, купил им квартиру. Олечка окончила университет, возглавляет фирму. Она большая умница, совсем самостоятельная. Роман — мой любимец, но с ним сложно. Демобилизовался из армии и устроился на работу, но тут же бросил, женился — развелся. Парень по натуре хороший и добрый, но пока не остановился ни на чем ни в профессии, ни в личном плане. Живет у меня в загородном доме. То, что не пьет, — уже хорошо.
В Москве есть место, где я всегда прекрасно себя чувствую, — это наша с Лялей квартира.
Случайно увидел стройплощадку на Смоленской, представил, как здорово будет жить в доме с окнами на Москву-реку. Заразил Лялю своей идеей. Мы продали квартиру на Фрунзенской, деньги вложили в новую и пока стали снимать жилье на Кутузовском проспекте. Думали, что новоселье отметим быстро, а стройка затянулась на семь лет, потом были проблемы с документами, мы судились, но в конце концов все устроилось.
Планировку разрабатывали вместе с Альбиной Назимовой, женой Влада Листьева. Ксюша Ярмольник занималась дизайном, предложила выстелить пол беленым дубом, а я придумал, что между комнатами обойдемся без дверей: хотелось, чтобы квартира была прозрачной и светлой. Лена предпочитала более классический вариант, но мы ее уговорили. Кухню по спецзаказу привезли из Италии, я решил: «Ляле нравится готовить, она отличный кулинар, так пусть у нее будет все самое лучшее».
Лена как-то сказала, что нашей жизни помогает то, что оба росли в крепких и дружных семьях, и я с ней согласен.
За тридцать восемь лет мы и сами накопили богатый совместный опыт, хотя все равно периодически ссоримся, теперь, слава богу, по пустякам. Но где нет ссор, там нет и любви, сплошное равнодушие. Конечно, мы не проводим вместе каждую минуту. Я отправляюсь на охоту, Лена — отдыхать с подругами, в женской компании играет в большой теннис, опять же девичники, на которые мужей, естественно, не приглашают.
А насчет любимого Лялиного способа борьбы со мной — как тут не вспомнить Сергея Довлатова: «Молчание — огромная сила.
Надо его запретить как бактериологическое оружие». Всегда не выдерживаю и первым прошу у нее прощения. Вот и папа мой тоже не мог долго быть в ссоре. Во время войны мама (ее девичья фамилия Петренко) служила в штабе шифровальщицей. Когда родители познакомились, она была в чине капитана, а папа — майора. Как всякие нормальные люди, они периодически выясняли отношения, папа сдавался первым и шутя говорил: «Надоел ты мне, капитан Петренко!»
Отец обожал маму. Видимо, мне генетически передалась эта способность любить: не могу без Ляли. От всей души стараюсь сделать ей что-то приятное, красивое: организовать интересную заграничную поездку — она очень любит путешествовать, подарить машину. Обещал на свадьбе, что Ляле не будет со мной скучно, так по жизни и выходит. Однажды в день рождения жены пригласил ее в ресторан.
Вышли из дома, сели в машину, и тут я сыграл роль непутевого мужа: «Ой, Ляль, подожди минутку, кое-что забыл». Бегом наверх, расставил на полу на всех шестидесяти метрах жилой площади свечи, зажег фитильки, и мы поехали. Сидим в ресторане, то и дело смотрю на часы: все-таки третий час не лампочки в пустой квартире горят, а открытый огонь.
— Ляль, а может ну его, десерт, поедем домой?
— Не хитри, сейчас наверняка будет сюрприз.
Думаю: «Эх, Ляля, мы с тобой тридцать восемь лет вместе, а ты и не подозреваешь, на что я способен. Сюрприз ждет нас обоих дома — обуглившиеся мебель и стены». Возвращаемся, Ляля первой открывает дверь, а перед ней в полумраке мерцает сотня крошечных огоньков.
Кто из нас был больше рад в этот момент, даже не знаю.
Когда спрашивают, в чем секрет счастливой семейной жизни, отшучиваюсь: «Гастроли и амнезия». А если серьезно — люди, любящие друг друга, вместе пережившие и прекрасные, и горькие минуты, постепенно становятся единым целым, Ляля называет это «сросшиеся». Если они понимают и ценят свое единение — в этом и есть их секрет.
Несколько лет назад Лена убедила меня пройти полную диспансеризацию, словно почувствовала, что мужу нужна помощь, и вероятно, спасла этим мне жизнь: врачи вовремя обнаружили аневризму аорты и сделали операцию. После выписки можно было отсидеться дома, но очень хотелось работать, я в это время вел «Танцы на льду».
Разрез был большой, шестьдесят два сантиметра, и чтобы швы не расходились, надевал на съемки специальный корсет. Когда совсем припекало, шел к ребятам со «скорой», которые дежурили на площадке, они выручали, кололи обезболивающее. Кроме них и моей жены никто не знал, что я перенес операцию.
Через некоторое время Лена как человек обстоятельный сказала:
— Пойдем в поликлинику, сделаем еще одну проверку.
Я отнекивался:
— Да нет времени, завтра съемки.
— Это займет всего полдня.
Лена настояла. На следующий день поставили новый диагноз — «Рак».
