На душе было отвратно. Жизнь и смерть Талгата обессмысливались. Получается, все происшедшее — просто «клиника»? Кто-то пытался спасти Абая. Но кто? На память пришла встреча с товарищами из КГБ. Вспомнились их дотошные и противные вопросы. С Талгатом им все ясно: для них он — зомби. КГБ интересовал только Абай. Каким образом на территории СССР в течение многих лет успешно действовала целая организация? Как ее лидер завоевал такую власть над людьми?
Я уже несколько раз ездил в Вильнюс, был на квартире, где все произошло, встречался не только со следователями, но и со свидетелями той страшной ночи. Знал: я не единственный, с кем беседуют «товарищи». Всех тормошат. Вероятно, за прошедшее время стала ясна метода, по которой можно лепить из людей марионеток.
Технология власти в закрытом обществе — тема запретная. Поэтому и хотят Абая спрятать. Таков был ход моих размышлений.
Я вспомнил литовских следователей. Почему они с такой готовностью разрешали мне знакомиться с делом и даже снимать копии? Значит, у них другие интересы. Явный «завод» на раскрытие убийства, симпатия к Талгату, сочувствие Венере и — главное — плохо скрываемая неприязнь к москвичам. Они явно хотят посадить Абая на скамью подсудимых. Значит, у нас с Венерой есть шанс. Будем писать генеральному прокурору. Я попросил Венеру рассказать все, что она знает о секте. Она говорила много часов. Теперь она ничего и никого не боялась.
Абай родился в семье, принадлежащей к кругу советской элиты. Отец — главный редактор центральной газеты города Ош, южной столицы Киргизии.
Человек, судя по всему, жесткий. Мать заведовала кафедрой марксизма-ленинизма в пединституте. Как большинство родителей, ребенка готовили к той же судьбе. Когда мать Абая на суде спросили, кем мечтал стать сын в детстве, она ответила: «Секретарем обкома». Мать баловала. Отец подавлял. Закаливал: запретил жениться на русской. Укутывал: несмотря на неуспеваемость, Борубаев получил диплом об окончании университета. И тут же сел в кресло второго секретаря комсомольской организации крупнейшего текстильного комбината страны. Вот так родителями готовилась в сыне взрывная смесь из принципов холопа и замашек принца.
У Абая побаливала голова. Это вывело его на нетрадиционную медицину: как раз началась мода на парапсихологию и экстрасенсов. Борубаев погрузился в этот мир всерьез.
Стал читать соответствующие книги. Унылое вползанье вверх по партийной лестнице стало ему отвратительно. Представляю, что испытали родители, когда сын заявил, что выходит из комсомола. И служба в армии в его планы не входила. Лечь в психбольницу дело нехитрое. Диагноз был поставлен вполне невинный — «ипохондрия». Что означает всего лишь повышенное внимание к собственному здоровью. Однако Борубаев умудрился получить инвалидность и больше никогда не работал. Здоровье поправляет в кардиологическом центре при Звездном городке. Там он знакомится с семьей известного космонавта С. и даже живет у него дома. Абай нравится людям. Мягкая, интеллигентная манера общаться, восточный шарм, знание суфийских легенд производят впечатление. Космонавт дарит ему свою книгу с дарственной надписью.
Теплые слова известного человека служат Абаю рекомендацией в высшее московское общество. Борубаев попадает в лабораторию секции биоэлектроники членкора АН СССР Александра Спиркина, тот знакомит его с самым знаменитым экстрасенсом СССР Джуной Давиташвили. Абай следует за ней повсюду и вскоре демонстрирует кое-кому фото Джуны с удивительной надписью: «Учителю от ученицы». Он никогда не будет опровергать вдруг возникшие слухи: мол, когда Джуна поняла, что Абай как экстрасенс сильнее, их пути разошлись. На следствии Джуна утверждала, что тех слов на снимке не писала и не могла написать. Опровержение запоздало.
Однажды возле священного для мусульман места Султан-баба, где по религиозным праздникам собирались толпы верующих, Абай увидел Мирзу Кымбатбаева.
Бывший борец на народных гуляниях — тоях — сидел на земле, что-то бормотал, ему кидали лепешки, фрукты и деньги. Мужчина в соку, под пятьдесят, мощного телосложения, с тонко очерченным мужественным лицом. Плюс — пронзительный взгляд. Мирза попрошайничал уже много лет. «Молился» за каждого, желающего покровительства Аллаха: с отрешенным видом произносил несколько слов на непонятном языке. И получал «рупь». Деньги немалые. Магия простоты. Простота магии. Профессионал. У него в этом деле и наставник был по имени Юллы. Правда, его никто никогда не видел. Талгат как-то сказал, что Мирза «перевернул сознание Абая», но не расшифровал, что сие означает. Теперь я, кажется, догадался. В день Кымбатбаев зарабатывал по сто двадцать — сто шестьдесят рублей. Это был оклад инженера за месяц. От сравнения могло перевернуться любое сознание.
Борубаеву открылось то, что Остап Бендер называл сравнительно честным отъемом денег у населения. И он предложил пройдохе себя. В качестве продюсера. Разыгранные ими спектакли имели большой успех. Когда Мирзу арестовали, у него, безработного, хранилось на сберкнижках тридцать пять тысяч рублей — астрономическая по тем временам сумма. Признанные экспертизой «невменяемыми» зарабатывали больше академиков.
Как же люди попадали в секту — «контору», как называл ее Абай? Один из примеров. В Центральном доме литераторов поэт Валентин Сидоров на своем творческом вечере рассказывает о путешествии в Индию, о том, как великий русский философ и художник Николай Рерих черпал свои откровения у дервишей — убогих нищих, обитающих в индийских деревнях, куда слушатели, понятно, никогда не попадут.
