И вот оба автобуса прибыли на площадку. Из первого стали выгружаться наши подружки. Режиссер Юнгвальд-Хилькевич обрадовался и спросил:
— Это массовка?
— Нет, эти девушки приехали с актерами. А массовка вот, выходит из другого автобуса.
И тогда Георгий Эмильевич закатил своим помощникам страшный скандал:
— Вы что, не могли подобрать кого-нибудь поприличней?! Вон, посмотрите, какие красавицы, берут же их откуда-то ребята!
Съемки «Мушкетеров» вспоминаю с огромным удовольствием. У нас сложилась потрясающая «мушкетерская» компания. Я как будто снова окунулся в свое арбатское детство: все просто — вот враги, вот друзья, если что не так — кулаком в морду.
Наверное, тот самый хулиган Валька Смирнитский где-то в подсознании тихо сидел до поры до времени, пока я изображал на экране милых интеллигентных мальчиков из хорошей семьи, в меру спортивных, в меру циничных (или романтичных), а ему требовалась открытая эмоция, открытый бой «по понятиям». И в Портосе это наконец-то вырвалось наружу.
Мы тут же обнаружили родство душ с Мишей Боярским. Кстати, он поначалу пробовался на роль Рошфора, так как д’Артаньяна должен был играть Саша Абдулов. Но когда режиссер увидел Мишину кинопробу, тут же изменил свое решение. Веня Смехов, игравший Атоса, вырывался на съемки не часто — не отпускали из театра. Его костюм надевал статист, которого в основном снимали со спины, а потом режиссер вмонтировал в материал Венины крупные планы.
Объектом наших с Боярским розыгрышей постоянно становился Игорь Старыгин.
Он был человеком закрытым, что прекрасно ложилось на образ Арамиса. Но у Старыгина обнаружился один недостаток: он плохо запоминал текст роли. Мишка же, напротив, знал роман Дюма наизусть. И как-то раз написал для Арамиса длиннющий монолог, а для достоверности в конце добавил фразу, которую должен был произнести мой Портос: «Я согласен с Арамисом». Мы подговорили помрежа вручить Игорю этот текст за полчаса до съемок, пообещали, если разразится скандал, взять вину на себя. И вот со словами «Игорь Владимирович, Георгий Эмильевич написал новую сцену, которую мы сейчас начнем снимать» девушка передала Старыгину наш пятистраничный манускрипт.
Игорь увидел и стал возмущаться:
— Ну что за дела! Как я все это выучу за полчаса?
А я находился рядом и успокаивал:
— Ничего, не волнуйся ты так, давай порепетируем, я тебе помогу.
— Чем ты мне поможешь?! У тебя там одна фраза: «Я согласен с Арамисом». Нет, я сейчас пойду и швырну этот текст Хилькевичу.
Когда раздосадованный Старыгин выскочил из вагончика и наткнулся на умиравшего от смеха Боярского, он все понял. Радости нашей не разделил, но не обиделся.
Ира вместе с Дашей и маленьким Ваней приезжали ко мне на съемки в Одессу. Но даже присутствие жены и детей не останавливало моих поклонниц, дамы словно сошли с ума и продолжали нас преследовать. Кстати, многие потом приезжали ко мне в Москву, являлись в театр, рассчитывая на «продолжение банкета». Я, конечно же, приглашал девушек на спектакль, усаживал на хорошие места, случалось, мы потом даже выпивали по бокалу вина в ресторане ВТО, но не более того.
Правда, нашлись «добрые люди», которые доложили Ирине, чем мы там все на съемках «Мушкетеров» занимались. И она мне этого не простила. Я стал физически ощущать, как портятся наши отношения. Я перестал волновать ее как мужчина, мы стремительно отдалялись. Из мельчайшей искры вроде вовремя не постиранной рубашки у нас теперь разгоралось пламя большого скандала.
А потом у Ирины появился мужчина — молодой поэт, которым она серьезно увлеклась.
Об этом мне, не выдержав, с горечью рассказала Даша. Во мне взыграло мужское самолюбие: «Изменять? Мне? Раз так — будем расходиться». Все было забыто: дети, любовь, отцовский долг. Я, что называется, закусил удила. Иван еще плохо понимал, что происходит между родителями. А Даша страдала. «Вам не следует разводиться, — говорила она. — Я категорически против. Мама, мне не нужен никакой другой отец. Пожалуйста, помиритесь!»
Но нас уже было не остановить. Я тогда не понимал, что в тот момент, когда собрал свои вещи, положил ключи от нашей квартиры на стол (боже, как все повторяется!) и закрыл за собой дверь, потерял самое дорогое — своих детей.
