Переговоры велись в глубокой тайне, и когда они получили огласку, в Англии разразился скандал. Намерение Джорджа Уолпола продать русской императрице собрание знаменитого деда расценили как национальное бедствие. Последовало бурное обсуждение в парламенте и попытка организовать подписку для покупки картин в государственную собственность. Однако ярко выраженное, по словам Мусина-Пушкина, «неудовольствие и сожаление английского дворянства о выпуске сих картин из здешнего государства» не поколебали решимости Джорджа продать собрание в Россию.
Екатерина II ликовала. В письме барону Гримму, извещавшему ее, что коллекция снята с торгов, она сообщала: «Картины Уолпола более не продаются по той простой причине, что ваша покорная слуга уже сжимает их в своих когтях и, как кошка мышку, уже ни за что не выпустит».
Коллекция была продана за сумму в сорок тысяч пятьсот пятьдесят пять фунтов стерлингов. Упакованные в ящики шедевры прибыли в Петербург осенью 1779-го на двух наилучших кораблях под охраной фрегата. В знак благодарности Екатерина отправила Уолполам свой портрет. Его и теперь можно видеть над камином в красной гостиной Хоутон-холла. А внук английского премьера утешился тем, что приобрел новую гончую и назвал ее Царицей...
Увлечение собирательством полностью поглотило государыню. «В отношении картин она подвержена страшным и внезапным болезням, подлинному обжорству», — писал барон Гримм. Однако Екатерина не только приобретала картины старых мастеров, но и делала заказы современным художникам: Рейнолдсу, Шардену, Буше, скульптору Гудону. В результате скоро она сделалась обладательницей одного из лучших художественных собраний Европы.
— Позвольте, я покажу вам Эрмитаж, — предложил мне полосатый собеседник, — он так бесконечен и необъятен, что заблудиться ничего не стоит. Пожалуй, расскажу кое-что о самых стоящих экспонатах... Кому же еще рассказывать о сокровищах Эрмитажа как не нам, котам? Ну, может, еще Михаилу Борисовичу, он тут тоже каждый закуток знает...
— Это вы о господине Пиотровском, директоре Эрмитажа упомянули? — уточняю на всякий случай.
— Ну да, фамилия-то у него сложная, котам ее не выговорить, так мы его между собой Михаилом Борисовичем называем, но на глаза стараемся не попадаться — уж больно строг.
— Да где ж вы ему на глаза попадетесь, если вас не только в залы, но даже в запасники не пускают...
— Все относительно, — заметил кот. — Я вот как-то побывал у импрессионистов, это когда они еще на третьем этаже главного здания располагались, — через вентиляцию пробрался. Очень хотел узнать, что за художник такой Анри Матисс.
— А зачем вам Матисс понадобился?
— Был у нас кот по кличке Матисс, беленький такой, очень умный. Хотел я узнать, в честь кого его назвали. Матисса, котика, в семью забрали. А я в семью не хочу. Зачем мне менять дворец на квартиру — привык к размаху и роскоши. У нас одна Иорданская лестница чего стоит! Нас иногда для журналов снимают — приводят в залы или на парадную лестницу. Дело, честно говоря, не очень приятное — гомон, софиты, вспышки.
