— Отец — режиссер Андрей Зябликов — каким-то образом помогал вам?
— Конечно помогал, но когда я родился, и мама, и отец еще были студентами, слишком молодыми. Воспитывать начали, когда мне, наверное, исполнилось лет одиннадцать. Вот в этом возрасте я уже вспоминаю какое-то общение.
— Как реагировала мама, когда вы забили на учебу?
— Случались серьезные ссоры, какие-то попытки направить меня на путь истинный. Но все покатилось с горы, и я ушел из школы. Точно не помню, сам ушел или меня попросили.
— Тем не менее все — к лучшему. Сегодня в вашей фильмографии яркие режиссерские имена: Александр Велединский, Алексей Смирнов, Иван Твердовский, Катя Шагалова. Каким должен быть режиссер, чтобы вам было интересно с ним работать?
— Он должен быть уверен в себе, в том, что делает. А еще я не люблю (ну, этого никто не любит) злых, агрессивных людей, которые самоутверждаются за счет артистов, позволяют себе на нас орать. Как бы наивно это ни прозвучало, режиссер должен быть добрым человеком. Кино только тогда получится, если его станут снимать в любви — режиссера к актерам, актеров к режиссеру, к группе в целом. Все должно делаться по любви.
Мне везло на таких режиссеров. У Александра Велединского в драме «В Кейптаунском порту» мы с дедом Владимиром Александровичем Стекловым не пересекались в кадре, но сыграли одного и того же персонажа. Я играл Драматурга в молодости. Саша — режиссер суперопытный, мечтаю поработать с ним еще. Пока не складывается, вроде хорошо попробовался в «Обитель», но, как мне потом объяснили, оказался слишком молодым для роли поэта. Дед там хорош! А Саша... Ну какими словами можно описать мастера? Снимаясь у него, ты чувствуешь себя уверенным в любой ситуации, знаешь, что тебе всегда помогут, что не дадут сыграть проходную роль. Велединский — добрый, сердечный человек. С ним очень комфортно работать и нестрашно.
Леша Смирнов тоже классный. Когда снимался в «Садовом кольце», от него исходила такая уверенность! Он знал, что делает, это всегда подкупает. В этом случае актеру остается просто полностью довериться режиссеру, что я как раз люблю делать и в кино, и в театре. Что-то он ничего долгое время не снимает.
Такой же и Миша Локшин. Когда он взвалил на плечи мегапроект «Воланд», твердо знал, чего хочет добиться. Контролировал все, вплоть до цвета рубашки героя, булавки на галстуке, длины волос парика. Сразу стало понятно: человек знает, куда идет.
— А как поступаете, если уровень режиссера не соответствует тому, на что вы способны?
— Такое тоже случалось, но это понимаешь уже на площадке. Ничего не поделаешь, ты же не можешь все отменить и уехать домой. Это некрасиво. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Всеми силами пытаешься исправить ситуацию, сделать роль чуточку лучше, да просто сделать свою работу. Не могу похвастаться, что доволен всеми своими проектами. Но тех, которыми горжусь, больше. Это и «Подбросы» Ивана Твердовского, и «Куркуль» Кати Шагаловой, и «У ангела ангина» Оксаны Карас...
— Как реагируете, если режиссер грубит? Ваш коллега Сергей Астахов однажды запустил в стену монитор, когда ему в грубой форме отказали в просмотре дубля.
— По-разному, иногда можно не выдержать и как Сережа что-нибудь разбить. Но по большому счету, если видишь, что человек неадекватный, зачем эту неадекватность множить? Стараешься как-то снивелировать, сгладить острые углы. Получается не всегда.
— А как ведете себя с неудобными партнерами, которые начинают учить, как правильно играть?
— Больше всего ненавижу в актерах, когда тебя начинают режиссировать, говорить, что нужно делать. Этим, увы, грешат многие. Не хочу называть имен. Ужасно, когда актер взваливает на себя бремя постановщика и пытается выстраивать сцену под себя, под то, как ему удобнее, начисто забывая, что мы делаем общее дело. Если хочешь что-то посоветовать партнеру, надо это делать деликатно и осторожно. Я каленым железом выжигал в себе порывы что-то советовать, хотя иной раз подмывало.
