— Насколько сильно актеру мешает природный стыд, когда он снимается в откровенных сценах? Учат ли вас преодолевать его в театральных институтах?
— Этому невозможно научить, у каждого артиста есть собственное представление о пороге откровенности. Все зависит от воспитания, склада характера. Мне такие эпизоды даются достаточно легко. Хотя по большому счету, сниматься все равно непросто, на это нужно настраиваться. Не представляю, как бы в такой картине, как «Амбивалентность», сыграла моя жена актриса Надежда Лумпова. Мне кажется, девушкам на экране откровенные сцены вообще даются сложнее. Конечно, девушки тоже бывают разными, но в массе своей актрисы более целомудренны. Так уж сложилось испокон веков.
— У меня осталось сильнейшее впечатление от вашей роли в картине «Комбинат «Надежда». Режиссер Наталия Мещанинова рассказала жуткую историю о компании молодых людей, живущих в мрачном промышленном городе за Полярным кругом, которая заканчивается убийством: одна девушка убивает другую, борясь за внимание молодого человека. Как вам, представителю славной актерской династии, удалось так органично вписаться в компанию люмпенов?
— Я бы не сказал, что рос в какой-то особенной интеллигентской среде. Когда пришло время идти в школу, мама отдала меня в интернат. Жил там с первого по седьмой класс, с понедельника по пятницу, домой приходил только на выходные. Население школы-интерната оказалось очень разным, встречались и «тяжелые пассажиры», были и те, с кем я дружил, но тяжелых насчитывалось больше. Не могу назвать свое детство бандитским, но хулиганским — точно. Нередко приходилось за себя постоять. Так что герои «Комбината «Надежда» мне хорошо знакомы. Это вообще первая моя роль в кино, первая экспедиция.
Мы отправились в Норильск, жили там целый месяц и потихонечку превратились в жителей холодных мест. Пили водку, чтобы согреться, закусывали шпротами, килькой в томате, чебуреками. Нам сняли однокомнатную квартиру, в которой мы поселились с лучшим другом и однокурсником Максимом Стояновым. Возвращались, включали свет, а по стенам разбегались тараканы. Так что испытали полное погружение в среду, о которой рассказано в фильме.
— Неужели вас не могли поселить в гостинице?
— У картины был крошечный бюджет, это же и Наташин дебют в кино. А поскольку оно изначально считалось авторским, экспериментальным, продюсеры, не надеясь на широкий прокат, экономили на всем. Но мне было наплевать на гонорар, бытовые неудобства, суровые условия. Главное — достойно сыграть роль. Помню, что тоже было холодно. Но у меня остались очень теплые воспоминания об этой работе.
— Очень жаль, что, борясь с ненормативной лексикой на экране, по картине прошлась цензура. У меня не было ощущения, что там мат ради мата, так принято разговаривать в среде, где живут герои.
— У Наташи была задумка снять такое полудокументальное кино. Они же с Борисом Хлебниковым — выходцы из документалистики, мастерской Марины Разбежкиной. Я посмотрел последнюю Наташину работу «Пингвины моей мамы», мне очень понравилось. Там тоже снялось множество неартистов, да и профессиональные актеры играют очень документально. У Наташи такой метод, такой способ показа реальности. Поэтому было бы неправдой, если бы мы разговаривали на языке Пушкина и Тургенева.
— Владимир Басов-младший, который, как и вы, рос в интернате, до сих пор вспоминает те годы с огромной болью и обидой на мать Наталью Фатееву. А у вас была обида на маму? Это же тяжело для ребенка — неделю не видеть родных.
— Согласен, но не могу сказать, что у меня сохранилась обида на маму. Если только она не прячется где-то глубоко. Интернат дал мне самостоятельность, понимание, что моя жизнь зависит только от меня. А это немало. Я не питаю надежд на то, что случится чудо, с тех пор стремлюсь сам его творить. Правда своего ребенка в интернат, даже самый лучший, не отдам никогда. Но у мамы были другие обстоятельства. Она родила меня, когда училась на первом курсе, а в девяностые времена настали тяжелые, безденежные, других вариантов, возможностей у нее не было.
