И ребята и девушки смотрели на Табакова абсолютно влюбленными глазами. На его репетиции и занятия приходили не только те, с кем он репетировал — в зале сидели и другие студенты. У других педагогов на репетициях такого не было.
— А как Олег Павлович общался с актерами? Кто-то, чтобы добиться результата, кричит, отчитывает, ругается...
— Меня особо не было за что ругать, потому что я сама слишком строго к себе отношусь. Да мы, ученики Табакова, часто сами понимали, что сегодня был неудачный спектакль или прогон, что не было связи со зрительным залом. Мы уже были партнерами с ним, и нас не надо было ругать, нам надо было указать на недочеты, нюансы и как это все поправить. И потом, Олег Павлович не был истериком-режиссером, когда человек из-за своих каких-то внутренних проблем начинает орать, ругаться. Табаков был полнокровным, полноценным человеком, лишенным комплексов. Он скорее делал разбор того, как прошел спектакль. Если человек опоздал, сорвал спектакль — это одно. А если у него что-то не пошло, зачем ругать-то?! Надо просто указать на ошибку и подсказать, как ее исправить. Главное — понять, почему это произошло, что не сложилось, в чем суть проблемы.
— А вы всегда были согласны с вашим педагогом?
— У меня к моему учителю всегда было абсолютное доверие. Думаю, и у всех наших ребят тоже. Единственное, мне в ГИТИСе хотелось играть более драматические роли, чтобы от души пострадать. (Смеется.) Кому-то из девочек давали Анну Каренину, Сару в «Иванове», а мне — нежных девочек в пьесах Вампилова и Розова. А я мечтала про героинь с настоящими страстями.
И потом, первые годы в Театре Табакова у меня не было главных ролей. Я могла быть занята в шестнадцати, иногда в двадцати спектаклях в месяц, но в основном это были небольшие роли. Поэтому свои актерские потребности тогда удовлетворяла в кино, где играла главные роли. А театр в то время для меня был Домом — тем местом, где происходит что-то настоящее, самое важное. Поэтому, снимаясь в главной роли, я могла прилетать на один вечер в Москву, чтобы в театре сыграть эпизод. Потому что этот театр, Театр Табакова, мы, его ученики, строили сами. И знали, что нет маленьких ролей, есть маленькие артисты... (Улыбается.)
Табаков знал обо мне больше, чем я сама. В институте мне казалось, что я романтическая, лирическая героиня. И, кстати, в кино меня именно на такие роли и приглашали — взять «Валентина и Валентину» или «Дубровского». А Олег Павлович в какой-то момент стал говорить: «Ты очень земная...» Имея в виду, что я не эфемерна, что у меня сильный темперамент, чувственность. Действительно, при всей эмоциональности я крепко стою на ногах, у меня есть сильная жизненная основа, принципы. Я как тот маленький росток, который упрямо пробивается сквозь асфальт. И Табаков все это чувствовал...
Благодаря Олегу Павловичу я довольно рано начала играть в театре характерные роли. Сначала в «Сублимации любви». А потом в постановке по пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты», есть его телеверсия. Клеопатру Львовну Мамаеву обычно представляют зрелой, солидной дамой. А я сыграла в «Мудреце» в 30 лет, хотя Табаков и не сразу увидел меня в этой роли. И я сама Мамаеву на себя не примеряла. Но в МХТ и «Табакерке» помощником Олега Павловича по связям с прессой работала Алла Юрьевна Шполянская, очень преданный Табакову и его театрам человек. Он ее называл «мой пресс-генерал». И именно Алла Юрьевна ему сказала: «Олег Павлович, попробуйте на Мамаеву Марину. Ну почему эту героиню всегда актрисы в возрасте играют? Пусть у нас Мамаева будет молодая». Вот так меня пролоббировала — безо всяких просьб с моей стороны.
Сам Олег Павлович сначала хотел Таню Догилеву на эту роль позвать. А потом подхожу к стенду, на котором вывешивали информацию про распределение ролей, и вижу: Глумов — Безруков. Дальше перечисление артистов и вдруг: Мамаева — Зудина, а рядом — проба. То есть Олег Павлович поначалу сомневался...
Характерными ролями Табаков сильно расширил мой диапазон. Благодаря этому у меня переход на более возрастные роли состоялся не так болезненно, как у актрис, которые до сорока лет играют голубых героинь, а потом резко должны стать на сцене мамами взрослых детей. Это все тоже благодаря Олегу Павловичу, и я это ценю...
— Некоторые мастера в театральных вузах не любят, когда их студенты снимаются в кино. А Табаков?
— Он не препятствовал, когда его студентов звали на съемки. Главное, чтобы это не мешало работе в театре. К тому же я сразу начала сниматься не в ерунде, а в главных ролях у хороших режиссеров. Хотя совмещать кино и театр всегда непросто. В начале девяностых в Москве снималась в главной роли в английском триллере Mute Witness («Немой свидетель»), играла американскую девушку, которая слышит, но не может говорить. Среди российских артистов там еще был Олег Иванович Янковский. В основном снимали по ночам. Вернувшись домой в восемь утра, я спала три часа, а потом ехала в театр на репетиции — Олег Павлович тогда выпускал «Механическое пианино». А вечером спектакль и снова ночные съемки.
