Дешевые билеты на балетные постановки помогал доставать и мой педагог Сергей Сергеевич. Но я, маленький, не понимал, что он делал это, чтобы мы кричали «Браво!» его сыну, который танцевал в спектаклях. Как-то мне понравился другой артист, и я от чистого сердца орал «Браво!» ему. После спектакля Смирнов попенял — мол, так нельзя. Я понял, что натворил, и пообещал: «Больше такое не повторится...»
Так вот, попав в Кремль на «Лебединое», на самом балете я спал. Но в антракте купил кассету с записью «Спартака», где танцевали Владимир Васильев и Марис Лиепа. Посмотрел и понял: вот что я хочу делать в жизни. И больше ничего! С тех пор полюбил классику. Это потом уж увидел, что у меня данные получше, чем у остальных ребят в классе: ноги подлиннее, рост повыше...
— Занятиям балетом не мешало то, что вы левша?
— В обычной жизни это иногда причиняет некоторое неудобство. Но все балеты Григоровича поставлены для левшей, он же сам такой. И Владимир Васильев, на которого Григорович ставил «Спартака» и «Щелкунчика», тоже. Поэтому спектакли Григоровича для меня очень удобны. А в других постановках приходится изменять движения, чтобы выполнять их с ведущей ноги.
— После окончания училища мечтали о Большом театре?
— Что вы?! Просто хотел работать в какой-нибудь балетной труппе, любой. Ведь до меня, и после тоже, ни один выпускник школы при «Гжели» в Большом не танцевал, даже в кордебалете. Знаменитое здание с колоннами на Театральной площади казалось недостижимым космосом. Задумался о «несбыточном», только когда на выпускном курсе выступал на фестивале хореографических училищ.
Лучших ребят там отбирали для концерта в Большом театре. Мы с партнершей танцевали па-де-де из «Сильфиды». Она жюри не понравилась, а меня отобрали на гала-концерт, хотя случился конфуз: во время танца я потерял балетку! Так резко «кинул» ногу, что туфля улетела и я дотанцовывал без нее. Причем улетела в кулису и попала кому-то по голове. С тех пор всегда пришиваю балетки к трико. Так вот, именно тогда и закралась робкая мысль: раз меня отобрали, может, могу работать в кордебалете Большого? Это было верхом мечтаний.
— И вы отправились туда на просмотр?
— Нет. Сначала поехал в Петербург к Борису Эйфману, который сразу предложил две большие роли. Но мысль о Большом не отпускала. Решился спросить у своего педагога Евдокимова, когда будет показ в труппу Большого. Он говорит: «Завтра. Но знай — тебя не возьмут! В Большом нужен или блат — берут только «своих», или сверхталант...»
К сверхталантливым себя не относил, к блатным — тем более. Но рискнул. На просмотре был весь цвет Большого театра — Юрий Владимиров, Михаил Лавровский, Людмила Семеняка, Марина Кондратьева, Борис Акимов. Претенденты встали к станку, и Акимов провел с нами урок.
Со мной пробовались сильные ребята, которые участвовали в конкурсах, были на слуху. Я же был никем — «мальчик из «Гжели». Но у меня имелось два козыря. Во-первых, сценический опыт — мы же в училище много выступали. Во-вторых, рост сто восемьдесят шесть сантиметров: я был самым высоким из тех, кто показывался.
— Высоким что, легче танцевать?
— Наоборот, и прыжки, и пируэты делать труднее. Зато высокие на сцене смотрятся лучше. Кстати, в Большом теперь есть и девочки почти такого роста.
— Но высокую балерину ведь тяжело поднимать?
— Бывает маленькая девочка, а тяжелая. И наоборот — высокая, но легкая. Зависит от костяка. На следующий день Евдокимов сказал с некоторым удивлением: «А ты на показе всем очень понравился». Но мне никто не позвонил...
Через два месяца я был с училищем на гастролях в Сирии (там еще не было войны) — солировал в «Баядерке» и «Сильфиде». Вдруг звонит Геннадий Петрович Янин, тогдашний заведующий балетной труппой Большого:
— Приходите на класс.
Не веря своим ушам, переспрашиваю:
— Так вы меня берете?
— Если звоню, значит, беру!
Когда увиделись в театре, Янин уточнил: «Мы тебя взяли, потому что в кордебалет нужны высокие артисты. На большее не рассчитывай». Но я был счастлив танцевать в Большом и просто в кордебалете с зарплатой в восемнадцать тысяч рублей — потом, конечно, ее подняли. К тому же еще в училище понял: глупо обижаться на несправедливое отношение — надо просто работать. Один педагог демонстративно отворачивался от меня, будто не замечал. Зато постоянно уделял внимание мальчику без данных, а тот после училища бросил балет...
— Как вас приняли коллеги?
— Первые два месяца было сложно: думал, что попал в ад. Чувствовал — надо мной все подсмеивались. Вот стоят своим кружком балерины, танцовщики, оглядывают меня, и в их глазах читаю: он же ничего не может, не умеет. Да уж, совсем обнищал талантами наш театр, раз неизвестно кого не пойми откуда набирают...
— «Не пойми откуда» — в смысле из «Гжели»?
— Ну да... На самом деле так неласково относились не только ко мне. В Большом есть традиция принимать новичков не сразу. Вот и мне первое время не предлагали ролей. Каждое утро приходил на класс... и меня никто не замечал.
