Все изменилось, когда основная труппа уехала на гастроли в Испанию. В Москве остались только два педагога: прима-балерина Надежда Грачева и Николай Цискаридзе. К Николаю Максимовичу идти побоялся, про него говорили, что на всех кричит, такой строгий, такой требовательный — у него не расслабишься. Да я и сам, проходя мимо дверей его класса, постоянно слышал, что там громы гремят и молнии летают. Наверное поэтому у Николая Максимовича тогда занимались только девочки — мальчики, видимо, боялись, что на них он еще сильнее будет кричать.
Позанимался в классе Грачевой, но там не пошло. Решил попробовать с Цискаридзе: «Ну накричит — пусть. Терять-то мне нечего, идти больше некуда...» В тот день в его класс вместе со мной пришли все новенькие мальчики. Но Николай Максимович остальных в упор не видел: смотрел только на меня, постоянно делал замечания, а в балете это главный показатель: значит, ты педагогу интересен. Слышу, говорит Янину: «Ген, гляди, какие красивые ноги, какой высокий у него прыжок!»
После урока Цискаридзе мне сказал:
— У тебя потрясающие данные, можешь танцевать главные партии. Теперь начинай думать головой.
Я растерялся, уточнил:
— Думать головой — это значит ходить к вам на класс?
— Ну да...
Кто-то видел меня только в кордебалете, а Николай Максимович разглядел перспективы премьера. С тех пор стал заниматься у него.
— На вас Цискаридзе кричал?
— Конечно! И понимаю почему: он заставляет быстрее идти вперед, по максимуму выжимает все, что в тебе заложено. Оттого и кричит, и ругает, и требует. В общем, я давно привык и не обращаю на это внимания. Просто слушаю Николая Максимовича и фильтрую: лишние эмоции пропускаю, полезную информацию принимаю к сведению. С Цискаридзе советуюсь и теперь. Приезжая в Петербург, всегда заглядываю к нему в Академию Вагановой...
Первым балетом, где сделал что-то заметное, стал «Ромео и Джульетта» в постановке Григоровича — станцевал одного из товарищей главного героя. Почему-то был уверен, что Юрий Николаевич на репетиции обратит на меня внимание. И не ошибся. Мэтр крикнул на весь зал в микрофон:
— Мальчик справа, почему вы так плохо делаете пируэт?! — он ко всем вне зависимости от возраста обращается на «вы».
Как же я расстроился! Пролепетал:
— Я исправлюсь...
Постарался, и Григорович похвалил:
— Вот сейчас лучше!
— Через пару лет вы уже танцевали князя Курбского в его балете «Иван Грозный»...
— Мне повезло: когда в 2012 году балет возобновляли, один премьер отказался от партии Курбского и я воспользовался шансом. Репетировал с тремя педагогами. С первым исполнителем роли Борисом Акимовым (он так со мной подготовил партию, что разбуди ночью — станцую). С Андрисом Лиепой, тоже танцевавшим Курбского, — он подсказал детали, которые очень выигрышно смотрятся. И конечно с Николаем Максимовичем.
Григорович сначала моего Курбского не признавал, все время подстегивал: «Давайте прыгайте! Или вы устали? Давайте еще раз...» Однажды заявил Акимову: «Боря, если ты из этого мальчика не сделаешь Курбского, я тебя отстраню от работы в балете!» На самом деле все замечания Юрия Николаевича значили только то, что он знал: я могу танцевать лучше.
На прогоне «Грозного» я Григоровичу понравился. Обомлел, когда тот в своем синем беретике, с микрофончиком в руках сказал: «Денис молодец! То, что мне было надо, в вас прорвалось! Я в вас верю. — Никогда не слышал, чтобы Григорович кого-то при всех выделил. Затем он добавил, обращаясь к руководству театра, которое стояло рядом: — Парень-то может!» А руководство на тот момент не очень хотело, чтобы я танцевал главные роли. В общем, после таких слов Григоровича почувствовал себя богом!
— И вскоре станцевали Спартака!
— Помню, в перерыве репетиции заскочил в буфет за водой. На руках цепи, которые положены моему герою, снимать их не стал. В коридоре нарвался на Григоровича. Он заметил цепи, спросил:
— А что вы готовите?
— Спартака.
— Так, ступайте в зал, сейчас приду.
Я заволновался:
— Да я же только начал роль готовить...
— Если вы Спартак, я это увижу.
Никогда так не волновался, как в тот день, — ног не чувствовал. По-моему, «слетел» со всех прыжков! Очень хотел показать Григоровичу нужную эмоцию, что могу быть Спартаком. Но выглядело это, конечно же, смешно. Закончил, подхожу к Григоровичу, он говорит: «У вас все не получилось. Но вы — Спартак». И вышел из зала...
Кстати, в «Спартаке» однажды упал (надеюсь, первый и последний раз — тьфу-тьфу...). Для балетных спектаклей на сцене расстилают специальный линолеум и крепят его скотчем. Именно на скотче я поскользнулся и упал. Но смог сделать это высокохудожественно: музыку не потерял, многие подумали, что так и надо.
Элеонора: У меня случилась похожая ситуация в «Лебедином». Танцевала польскую невесту. Передо мной на сцене была невеста испанская, и у нее (или у кого-то из ее партнеров) от костюма оторвались бусины. Чувствую, начинаю скользить и так аккуратненько сажусь на попу! Стараюсь поэлегантнее перевернуться, встать и дотанцевать. Ждала какой-то реакции от руководства — наш худрук Вазиев все спектакли смотрит. Но санкций не последовало: проходя мимо, Махар Хасанович лишь улыбнулся. Видимо, я очень смешно упала!
