Мама не раз говорила, что в театре мне повезло воплотить более разнообразные образы, чем ей в свое время. Порой хвалила: «Пластика очень хорошая, двигаешься прекрасно, я так никогда не умела». Иногда давала ценные советы. Посмотрев, как репетирую «Ночь нежна», подсказала: «Не нужно играть прямо сумасшествие. Лучше на нюансах и полутонах — странный взгляд, жест, поворот головы...» И я играю так, как хотела мама. Кстати, советов, касающихся личной жизни, она не давала никогда, шутила: «Аня, у тебя личный опыт значительно богаче!»
В числе режиссеров, с которыми работала, не могу не назвать Романа Григорьевича Виктюка. Спектакль «Сергей и Айседора», в котором играю музу Есенина, один из самых любимых. Виктюк — человек-стихия. На первых читках всегда много говорит — о персонажах, о времени... Голова идет кругом, мозг кипит от обилия информации. Потом начинается муштра. Когда репетировали «Восемь любящих женщин», на сцену водрузили высоченную лестницу — я по ней за одну репетицию раз двадцать пять ходила туда-сюда. А Роману Григорьевичу все мало: «Давай еще, Мася...»
Он всех актрис так любя называет: Мася, Доца — дочка значит. Может кричать, раздражаться. Мне, к счастью, доставалось нечасто, другие получали больше. Тот же Коля Добрынин — когда в «Служанках» репетировали, что Виктюк с ним творил! Буквально размазывал: «Таханрох, езжай к себе обратно в Таханрох!» — Коля ведь из Таганрога. Бедный Добрынин уж и так старался, и этак...
Но вот ты прошел через эти испытания, муштру... и вдруг роль начинала складываться будто сама собой. Каждое слово, сказанное мастером, обретало особый смысл. Невероятные ощущения, их трудно описать словами. У Романа Григорьевича ничего не бывает зря. Он — ум, кладезь, дай Бог ему здоровья. Никто из артистов, насколько мне известно, на него не обижается: понимают, что у мэтра свой особый стиль работы — через преодоление. Зато какой результат!
— Анна, почему вы расстались с Добрыниным?
— По совершенно конкретной причине, Коля сам как-то ее озвучил. Скажу одно: терпела долго, поскольку сильно любила, мечтала «прожить всю жизнь и умереть в один день». Но когда долго прощаешь, однажды словно отрезает. Развод — моя инициатива. Пострадал прежде всего Миша — переживал, плакал, ему было сложно смириться с расставанием родителей, ведь Коля относился к нему как к собственному ребенку, сын называет его папой. Они поддерживают отношения. А мы с Николаем практически не общаемся, у каждого давно своя жизнь. После развода он очень быстро женился, дочка растет. А Миша мой учился на психолога, занимался дизайном. Ему тридцать, не женат пока, хотя я не против стать бабушкой.
