И я, хотя мне тогда было всего 17, думала: когда у меня самой будет дочь, я сто раз подумаю, прежде чем отпускать ее в такие места.
Найти клуб, в котором с нами пожелали бы иметь дело, было непросто. Я взяла путеводитель по ночной жизни Москвы, выбирала те клубы, что располагались в центре, выписывала телефоны и обзванивала:
— Здравствуйте, мы шоу-группа…
Кто-то отказывал сразу, кто-то говорил, что надо посмотреть. В конце концов в нескольких клубах нам дали добро.
Для выступлений требовались костюмы. Помню, как впервые отправились на Черкизовский рынок. Денег, естественно, кот наплакал, а найти при этом надо что-то стоящее, не вульгарное. И вот мы ходили-ходили, наконец нашли широкие белые штаны и к ним топики — белые и разноцветные.
Неожиданно даже две смены костюмов получилось!
Работать приходилось на износ. Занятия в институте шли с половины девятого утра до шести вечера. Потом мы забегали в общежитие, переодевались и в девять вечера выезжали на работу.
За ночь танцевали в трех клубах. Гонорар — 150 рублей за одно выступление. Конечно, это было немного, но мы работали четыре раза в неделю в трех клубах, и в месяц выходило почти восемь тысяч! На эти деньги можно было жить, если учесть, что стипендия — повышенная в моем случае — была всего пятьсот рублей.
Спать удавалось часа по два-три. Сейчас вспоминаю и не пойму — откуда силы брались.
Выступали мы месяцев девять.
Без эксцессов, конечно, не обошлось. Как-то выяснилось, что один из клубных арт-директоров неровно ко мне дышит. Но увлечение это было не романтического свойства, просто начальник хотел воспользоваться служебным положением. А я любое насилие не приемлю категорически.
Однажды он попросил меня зайти к нему в кабинет: «Юля, нам надо обсудить дальнейшее сотрудничество».
Только я переступила порог, как за моей спиной — раз — повернулся ключ.
Мозг начал лихорадочно придумывать план спасения. Я осматривала кабинет в поисках какого-нибудь тяжелого предмета, которым в случае, если псевдоухажер начнет приставать, его можно треснуть по голове.
Начал он издалека — похвалил нашу работу, но быстро перешел «к делу», заметив, что из кабинета деваться мне некуда и «давай-ка все решим, как взрослые люди».
И тут я, видимо, от полной безысходности, стала ему угрожать:
— А вы знаете, кто мой дядя?
Директор скривился:
— Мне все равно, кто там у тебя дядя, я сам бандит…
Однако я, сохраняя невозмутимое выражение лица, продолжала:
— Если бы вы знали, о ком речь, думаю, на ваши планы сейчас это бы сильно повлияло. У меня нет с собой мобильного телефона, но я свяжусь с дядей при первой же возможности.
И вот удивительно — угроза подействовала. Он пошел на попятный: заявил, что просто хотел меня проверить, а я тут такой шум подняла…
…Обычно из последнего клуба мы уходили в полпятого утра. А метро начинает работать с половины шестого. Оставался час, который нам с девочками надо было как-то убить.
Помню, один из клубов находился на «Юго-Западной». И мы, три девчонки, зимой пешком шли до Макдоналдса, вставали в очередь в Мак-авто, дрожали на холоде почти час — там всегда была очередь из автомобилистов, покупали чизбургер, кока-колу и пирожок и, уже совершенно продрогшие, бежали в метро, чтобы съесть там свой завтрак и отправиться в общежитие.
… Я выступала в клубах ровно до того момента, как меня утвердили солисткой в группу «Блестящие».