— Не о том думаешь, душа моя. Выгода тебе вроде как и ни к чему будет. Пора тебе, Володенька, на суд предстать… Госпожа Татаринова не сказала это, а пропела, сверкнув темными, бездонными, злыми глазами. Он попытался было возразить: «Какой суд, за что?» — но собеседница его оборвала: — От сумы да от тюрьмы не зарекайся! Сказала — и оборвала внезапно завязавшийся спор, отошла в сторону, к другим гостям. А он остался стоять, как оплеванный, ничего не понимая, пытаясь разобраться в сказанном.
Перед каким судом ему надо предстать, если он не убивал и не крал, прожил жизнь, не обидев и мухи? Знаменитый художник Владимир Лукич Боровиковский перебирал в памяти то, за что его можно притянуть к суду, но ничего не находил.
Быть может, он поплатится за длинный язык? Времена-то нынче суровые, а он никак к этому не привыкнет и ведет себя как при блаженной памяти государыне Екатерине II, когда сплетники не боялись жандармов, которых тогда и в помине не было. Неделю назад, сильно подвыпив, он ляпнул в компании, где не каждому можно было доверять, что отец ныне царствующего императора, государя Николая I, не император Павел Петрович, а дворцовый слуга, гоф-фурьер Бабкин, великая любовь императрицы Марии Федоровны. Да еще и настаивал на своем, говорил, что бывший гоф-фурьер и по сей день живет за Сенным рынком. Все интересующиеся могут наведаться к его домику, постучать в ворота, спросить, сколько стоят цыплята — он разводит кур, — и подивиться сходству с царем.
А в молодости Бабкин и вовсе был копией монарха: такой же классический профиль и фигура атлета с античной вазы… Боровиковский, перебирая все сказанное некстати, с ужасом думал, что, по слухам, в III отделении, в здании у Цепного моста, за такое порют, не глядя на чины и звания.
Художник тревожился, а в комнате шли приготовления к тому, ради чего на далекую петербургскую окраину, за Московскую заставу, съехались важные гости.
Три дачи были обнесены высоким сосновым частоколом, во дворе рвались с цепи волкодавы. Место считалось глухим, дома были неброскими, но несколько раз в неделю сюда приезжали запряженные цугом кареты с гербами на лакированных дверцах.
Другие гости добирались сюда в скромных пролетках, а то и на извозчиках-«ваньках». В большой комнате, где проходили собрания, публика разного пошиба разошлась по своим углам. В одном — купцы, в другом жались чиновники невысоких рангов. А у стола рядом с хозяйкой стояли те, от чьих беглых взглядов у простых гостей замирало сердце: гофмейстер Кошелев, князь Парфений Енгалычев, генерал от инфантерии, и генерал-адъютант Евгений Александрович Головин, титулярный советник Мартын Пилецкий-Урбанович, председатель департамента гражданских и духовных дел, действительный тайный советник Василий Степанович Попов...
Тут бывает и бывший министр просвещения князь Александр Николаевич Голицын, близкий друг покойного императора.
Сейчас он тоже занимает высокий пост, новый государь его отличает. Не из простых и хозяйка, Екатерина Филипповна Татаринова: ее мать, баронесса Буксгевден, была главной придворной дамой великой княжны Александры. Рядом с Татариновой стоит известный петербургский чудак Никитушка — музыкант кадетского корпуса Никита Федоров. Он делает знак, слуги убирают стол, ставят стулья к стенам, гости замолкают, накидывают на себя белые хламиды, а Никитушка набирает в грудь побольше воздуха:
— ...Дух, дух! Святой дух!
