Милая, нежная, с юмором и невероятным умением подкалывать…
Пара попыток подвалить к Тамаре успехом не увенчалась: с ней тогда ходил очень видный парень. В общем, я разрывался между Тамарой и красивой кобылкой Людкой, хотевшей всех мужчин подряд. И тут поступил на сценарный факультет ВГИКа.
Пришел к Тамаре попрощаться — она как раз окончила школу и проходила практику в книжном магазине. Беседа получилась вялая: «Встретимся, не забывай». Попрощался и с Людой. Она сказала: «А я теперь работаю проводницей в поезде «Тихий Дон». Ростов—Москва».
Пока учился во ВГИКе, у нас с Людой были вагонные встречи. Она приезжала в Москву, звонила мне в общежитие, и я несся на вокзал, туда, где в запасниках стояли составы.
Там мы и уединялись. Я очень переживал из-за того, что Людка — проводница. Мне казалось, ее трахают все пассажиры подряд. Она успокаивала: «Ты что, дурачок? Это же работа…» Но я все равно безумно ревновал. А Тамаре написал пару открыточек.
— Слышал, в институте вас считали одним из самых талантливых студентов.
— Так оно и было. Во ВГИКе я вел себя нагло, пер вперед, как бизон: красная рубашка с коротким рукавом, накачанные бицепсы, гитара, девки… В общежитии часто дрался — у меня второй разряд по боксу.
— Нос вам в общежитии сломали?
— Нет, еще до ВГИКа. Во Львове.
На первом курсе я решил поехать к Людмиле и разобраться с нашими отношениями. Денег на дорогу не было, и я отправился в журнал «Советский экран» к главному редактору, сообщил, что я студент ВГИКа, собираюсь в Ростов-на-Дону, и попросил дать задание. «Вы едете Ростов?! Так ведь Шолохову шестьдесят лет! Нужно взять у него интервью. Если привезете материал, оплатим вам билет...»
Приехав в Ростов, пошел в газету «Молот», где когда-то работал, узнал, что Шолохов и его спутники остановились в гостинице «Московская», напротив обкома, и надо прийти туда утром, часам к девяти. По ночам они квасят, а рано утром едут на рыбалку.
Прихожу в гостиницу к девяти утра, поднимаюсь на третий этаж — все номера здесь были заняты Михаилом Александровичем.
Стою, жду. Из-за закрытой двери доносится шум, в коридоре пахнет хорошим перегарчиком и салатами… Вокруг зеваки: в то время Шолохов для публики значил больше, чем сейчас Киркоров.
И вот он идет — в шляпе и пальто, в окружении обкомовских чинуш. Протискиваюсь сквозь толпу: «Здравствуйте, Михаил Александрович! Я студент ВГИКа, хочу взять у вас интервью в связи с вашим приближающимся шестидесятилетием. Как вы относитесь к кино?» Он делает жест рукой, меня тут же подхватывают и вытесняют из очереди. Я шустро спускаюсь на этаж ниже. Снова подныриваю к писателю: «Здравствуйте, Михаил Александрович!» Он после ночного «бдения» не поверил своим глазам: как так, откуда оно опять взялось?
Говорю: «Михаил Александрович, скоро вам шестьдесят лет.
«Советский экран» командировал меня в Ростов взять у вас интервью. Как вы относитесь к советскому кино?»
На этот раз меня просто вышвырнули. Я тут же сбежал на первый этаж.
Шолохов спускается, я опять возникаю возле него: «Здравствуйте, Михаил Александрович! Понимаю, что сейчас не та ситуация, чтобы вы дали мне интервью. Вот листок бумаги, напишите: «Приветствую читателей «Советского экрана»! М. Шолохов». Вот ручка». Он смотрит на меня, и я говорю: «Если вы это сделаете, мне оплатят купейный билет туда и обратно». Меня пытаются оттолкнуть, но Шолохов приказывает: «Не трогайте!
