Когда постарше стал, мы его за собой стали на санках тягать по лыжне.
Пока я лежала в роддоме, муж находился на даче — так совпало, что в тот день у соседей умер малыш. Упал в ванночку и захлебнулся. Валя понял, насколько хрупка жизнь ребенка… И когда Ваня подрос — стал учить его плавать, неожиданно кидая в воду. Я каждый раз хваталась за сердце!
Однажды Валера пошел гулять с коляской и пропал до самого вечера. Когда появился на пороге, я закричала: «Как ты мог, дурак?» Муж был шокирован — оказывается, хуже никто никогда его не обзывал. В другой раз чуть не подрались из-за горчичников: пора их снимать с Ваньки или не пора. Мнения разошлись — и я запустила в Вальку будильником.
А он его ловко поймал. Тогда я быстро уступила, поняв, что погорячилась. Главное — не переполнять чашу терпения и уметь вовремя остановиться!
Мне очень хотелось, чтобы вторым номером у нас родилась девочка. А Валера мечтал о семерых сыновьях. И вот они с семилетним Ваней приходят в роддом: «Кто?» «Мальчик», — вздыхаю. И тут Иван вносит предложение: «А ты еще там посиди — может, и девочку выдадут!»
У нас всегда были собаки. Это началось с мечты Миляева — и я подарила мужу Пушка. Большой и кудлатый друг сам увязался за мной на улице. Как-то захожу в детскую: Пушок разлегся на Сашкиной кровати, а сына нет. Я как закричу: «Валя, Пушок Сашку съел!» Прибежал муж и нашел ребенка на соседней кровати — тот уснул рядом с братом.
А я и Ваньку теряла мистическим образом… Однажды оставили его в пеленках на кровати, ушли на кухню, и вдруг слышу короткое: «А!» Бегом назад — пропал ребенок! Окно открыто! «Валечка, Ваню птица унесла!» — в ужасе заголосила я. Муж заглянул под диван: Ванька уткнулся лицом в пол. Я же говорила: не женитесь на артистках!
— Вы быстро вернулись в театр после рождения сыновей?
— На десятый день после родов я вышла на сцену и танцевала, хотя это было ужасно — сквозь боль. Меня могли бы заменить, но я хотела, чтобы видели – я снова в седле! У нас так было принято!
И на время гастролей мне приходилось разлучаться с семьей. Однажды возвращаюсь: меня встречают три человеческих остова и скелет собаки.
«Товарищи, что вы ели?» - ужаснулась я. — «Папа крошил хлеб в тарелку и заливал сырым яйцом. А Пушок ел сухарики, даже если они уже с плесенью!»
Готовка всегда была на мне — я это обожаю. Если мне не спится, значит, надо встать и испечь блины. Невестка иногда жаловалась: «Перестаньте ночью греметь сковородками!» А это я еще и в воздухе переворачиваю! Удовольствие, как в цирке!
Бывало, муж придет на кухню и заведет разговор на свою техническую тему: «С помощью лазеров мы когда-нибудь сможем просканировать ауру человека и узнать его мысли…» «Я и так знаю, о чем ты думаешь: что хочешь есть», — тут же парирую.
Мы с Валерой много ездили — вместе и врозь.
Я побывала в Европе, на Кубе и даже в Сингапуре. В Америке полтора месяца гастролировали. Публика рвалась на «Крутой маршрут» и «Три сестры». Эмигранты надарили мне кучу вещей. А в чемодане увезти можно было только 50 килограммов. Тогда я в тридцатиградусную жару надела на себя две юбки, три кофты и зимнюю шубу!
Обычно перед выездом за границу артистов экзаменовали партработники, чтобы мы не сболтнули какую-нибудь глупость. У Мягкова спрашивают: «Вы сегодняшние газеты читали?» Он: «Вы читали и я читал, так что же я нового могу вам рассказать?» И уперся, как партизан!
Людмила Гурченко, которая в 65-м году тоже работала в «Современнике», пригласила меня с мужем принять участие в ее концертной поездке. Я играла с ней в «Старшей сестре», Валя отвечал за звук.
И вдруг на выступление не приезжает Игорь Васильев, у которого в спектакле большая роль. Люда решительно дает текст моему мужу: «Учи — будешь играть!» От волнения на сцене Валерий обеими руками вцепился в края своего свитера и оттягивал их к полу. Но это удачно совпало с настроением героя. После спектакля к нему подбежали зрительницы: «Вы играли прямо по Станиславскому!» Мне кажется, Люся даже немного заревновала.
Мы вместе с мужем выступали на капустниках. Правда, если в разгар банкета кто-то при нем выдавал матерное слово — Валя вставал и уходил. И мне тоже из солидарности приходилось удаляться.
С легкой руки Рязанова меня окрестили «королевой эпизода» — так он меня назвал в одном из интервью.
