В ответ он выдал самую ослепительную из своих улыбок:
— Разумеется, дорогая. Подожди меня в палате, я сейчас приду…
Но вскоре выяснилось, что молитвы бывшей служанки не помогли.
Он нашел доктора Уотсона в отделении интенсивной терапии новорожденных: тот спорил с врачами, но при виде Шелдона они замолчали.
— Все в порядке, доктор?
— Нет, мистер Шелдон. Боюсь, что у меня плохие новости…
Так он узнал, что их дочь родилась с расщепленным позвоночником и шансов выжить у нее немного. В четыре утра состоялся консилиум, и ему объявили, что дела плохи. Он хотел забрать дочь домой, но ребенка ему не отдали: врачи сказали, что велик риск осложнений и Александре будет лучше в специальном медицинском центре.
Навещать ее не надо — так будет лучше для всех…
И Сидни Шелдон понял: его дочь скоро умрет.
Им сказали о ее смерти, когда они с женой все-таки решили взять ее домой, и их жизнь сразу окрасилась в черный цвет. Они с женой перестали улыбаться, не шутили, не принимали гостей — и ни на шаг не отходили от старшей дочери. Это было настоящим наваждением: Сидни и Джорджа боялись потерять и ее и изводили Мэри своими заботами. Прошел месяц, и он понял: больше так жить нельзя. Тем же вечером он сказал жене, что им нужен приемный ребенок, и внутренне сжался, увидев, как она на него посмотрела.
— Может быть, мы сделаем это попозже, дорогой.
Пока еще слишком рано…
Через несколько дней Джорджа передумала.
Доктор Блейк Уотсон обрадовался его звонку и нисколько не удивился, услышав, что они хотят удочерить девочку. Он как будто даже испытал облегчение, и Сидни быстро понял, в чем дело.
— Ко мне только что обратилась совсем молодая девушка, студентка, она из очень хорошей семьи… У бедняжки случилась беда: парень, собиравшийся на ней жениться, дал задний ход, а делать аборт она не хочет. Мэрилин… Впрочем, это не важно, какая вам разница как ее зовут? В общем, эта юная особа просила меня подыскать хорошую семью для ее малышки…
Сидни Шелдон улыбнулся сидящей рядом жене:
— Отлично.
Я оплачу роды.
Перед тем как принять решение, они с Джорджей спросили совета у шестилетней Мэри: «Мы сделаем так, как решишь ты, дорогая». Та вздохнула:
— Я хочу младшую сестру. Но вы можете пообещать, что она не умрет?
Они пообещали, и тогда Мэри сказала, что она тоже «за».
За эти дни Сидни забыл о диагнозе, который поставил ему психиатр. В былые времена до мыслей о самоубийстве Шелдона доводило и не такое: чья-то глупая шутка, мысль о том, что новый сценарий может оказаться неудачным, вгоняли его в жестокую депрессию.
Но теперь он не мог себе этого позволить — на его плечах лежала слишком большая ответственность. В любую минуту могла сорваться державшаяся из последних сил Джорджа. Мэри плакала по ночам, и ему надо было оставаться сильным. Все изменилось, когда он привез из больницы коляску, в которой лежала кареглазая Элизабет Эйприл.
День шел за днем, Элизабет Эйприл смеялась в своей колыбели, Джорджа кормила ее из бутылочки, Мэри играла с младшей сестрой. Жизнь постепенно налаживалась, память о беде уходила в прошлое: малышка и в самом деле была очаровательна, и они полюбили ее всей душой. Все было хорошо: Сидни вызвал к себе главный продюсер «MGM» Джо Пастернак и предложил взяться за новый сценарий, адаптацию для кино шоу «Джамбо».
И это было еще не все: он все больше и больше подумывал о том, чтобы заняться телевидением. Ну и что из того, что в Голливуде смотрят на него сверху вниз? За телевидением будущее, а главное его достоинство в том, что телешоу или «мыльная опера» могут идти годами, принося создателям отличные деньги… Он писал сценарий, набрасывал проекты телевизионных шоу, а Элизабет Эйприл тем временем подрастала. Они покупали ей костюмчики, которые в свое время приглядели для Александры, представляли, как малышка подрастет и пойдет в школу, как они станут учить ее музыке.
Мэри была от сестры без ума и не отходила от ее колыбели, а полугодовалая Элизабет Эйприл улыбалась ей и тянула к ней руки. Все четверо были счастливы, и Сидни Шелдона от души обрадовал телефонный звонок доктора Уотсона, человека, подарившего ему прекрасную дочь.
Шелдон долго благодарил доктора, рассказывал о том, какой умненькой и милой оказалась его новая дочка, а Блейк Уотсон ничего не говорил — он молчал, пока монолог собеседника не подошел к концу.
Повисла неловкая пауза.
