«Лариса Голубкина была, несомненно, украшением нашего театра, настоящая звезда, красота настоящая. А какой великолепный голос! Кстати, это очень редкое качество для драматической артистки. Когда я пришла в театр и увидела ее в первый раз, она мне показалась необыкновенной...»
— Это было давным-давно, когда я, можно сказать, девочкой, пришла в наш театр, тогда он назывался Театром Советской армии. Помню, Лариса, узнав, что в труппе появилась молодая артистка, тоже на меня посмотрела с некоторым интересом.
Она действительно была прелестна. Все ее знали по «Гусарской балладе», этот фильм сделал ее невероятно популярной. Было так интересно вживую посмотреть на нее.
Голубкина была страшной модницей. Ходила Лариса на высоких каблуках, шпильки ей очень шли, у нее были красивые ножки, да и вся она тоненькая, высокая. К сожалению, из-за вывиха ноги с некоторого времени Лариса перестала носить каблуки и даже на сцену выходила в ботиночках или балетках. Но и тут она проявила свой элегантный вкус. Обувь хоть была и удобная, но украшенная цветными камнями.
— Ольга, вы ведь часто с Ларисой Ивановной в театре играли одну и ту же роль...
— Почему-то считалось, что мы немножко похожи. Ну, может быть, такой же тип лица, круглый, не знаю. И так получилось, что довольно часто нам давали роли в два состава. Допустим, в первом составе играет Голубкина, во втором — Богданова.
Я прекрасно понимала, как и все в театре, что если в первом составе занята такая известная актриса, то тебе, в принципе, этой роли не видать. Ну кто же отдаст! И ты можешь быть только на подхвате: вдруг звезда заболеет или уедет куда-нибудь. Каждый раз при распределении ролей я думала: «Ой, не видать, ой, не видать». Но с Ларисой Голубкиной все получилось иначе. Это был уникальный случай, когда она, в силу разных обстоятельств, совершенно не мешала мне работать. Некоторые роли, на которые мы были обе назначены, вообще не сыграла, а играла их я одна.
В «Комической фантазии...» мы играли Марту, возлюбленную Мюнхгаузена — Зельдина. Но если вначале исполняли один к одному, то после я играла пять спектаклей, а она — один, и это было просто огромное счастье. Потом был спектакль «Закон вечности», который поставил Юрий Иванович Еремин. Тоже прекрасная роль, героя там исполнял Игорь Ледогоров, а мы с Голубкиной в очередь — Марию, его любовь. Так получилось, что сначала обе репетировали, потом она куда-то уехала, и в итоге премьеру сыграла я. После этого, вы представляете, она мне одну находку подарила! Как-то Лариса пришла на мою репетицию, я там с прической что-то придумывала, а она дала совет: «Оля, не мудри, все хорошо. Выйди просто, как в жизни. У тебя красивые волосы, сделай обычный хвост, красивый такой. На черной шубе будет эффектно смотреться». И это идеально подошло к образу. Потом она в дальнейшем тоже эту роль играла.
Почему так? Лариса в это время куда-то уехала, у нее всегда было полно интересов, помимо театра. Она пела, у нее была концертная деятельность, снималась, периодически куда-то исчезала. Потом ее мужем стал Андрей Миронов, тут вообще все ее время было ему посвящено. Она могла даже с гастролей сорваться к Миронову.
И руководство театра понимало Голубкину, ей позволялось все. Красивая, обаятельная, первая артистка Театра Советской армии! Помню, когда я говорила своим однокурсникам, где работаю, они тут же уточняли: «Это там, где Голубкина?» Благодаря Ларисе знали наш театр, она там была номер один.
— Это, наверное, благодаря «Гусарской балладе»?
— Конечно. Это фильм, который смотрели все, восхищались ее отважной Шурочкой Азаровой.
«Гусарская баллада» на всю жизнь стала ее визитной карточкой. Что характерно, она это сама понимала, знала, что ее роль в «Гусарской балладе» — это роль-судьба. И при этом мало признавала в этом свою заслугу, она просто говорила, что это огромная удача, что Эльдар Рязанов пригласил ее в свой фильм. Удивительная скромность! Режиссер пробовал на эту роль Алису Фрейндлих, Светлану Немоляеву и Людмилу Гурченко, но отвергал этих талантливых актрис одну за другой. Ему нужна была артистка, которая органично смотрелась бы в мундире корнета. Ассистенты режиссера искали актрису, у которой не было бы форм, чтобы никто не догадался, что это женщина. Удивительно, что это перевоплощение ей далось при ее женственности очень легко.
Как-то я была на концерте, где у Голубкиной было первое отделение, а у Андрея Миронова второе. Меня удивило, как она рассказывала зрителям о своей Шурочке Азаровой, как бы оправдываясь: «Я эту роль получила, потому что была на мальчика похожа».
Но я убеждена, что Голубкину выбрали не только поэтому, она ведь просто искрилась вся. Плюс ее удивительная улыбка, ее заразительный смех, прекрасный голос. Голубкина умела вообще все: танцевать, петь, у нее было огромное обаяние, красота — она была рождена актрисой.
Невероятно, как Лариса до конца своих дней смогла сохранить оптимизм, неистребимую веру в будущее, как у своей героини, у нее всегда молодо светились глаза...
Она, например, была одной из актрис, кто умел хохотать так, что в ответ все тоже принимались смеяться. Помню, даже Зельдин говорил: «Я не умею смеяться, но когда вижу Голубкину, каждый раз потрясаюсь, откуда берется такой заразительный смех».
Многие актеры не любят роли, которые их прославили и о которых всегда спрашивают зрители на творческих вечерах. Лариса, наоборот, всегда отдавала дань этой картине, партнерам, режиссеру. Охотно рассказывала и про Юрия Яковлева, и про Игоря Ильинского, блестяще сыгравшего Кутузова, не забывала Николая Крючкова, своего верного денщика. И конечно же, режиссера Эльдара Рязанова. Она всех вспоминала и всегда всем приписывала успех картины.
— А в театре Лариса Ивановна ведь тоже играла роль Шурочки Азаровой?
— Голубкина, сыграв в кино эту роль, и пришла в наш театр. Ей сразу открыли двери и сказали: «Играй Шурочку». Это, конечно, счастливейшая судьба, счастливейшая картина, которая в ее жизни сделала очень много.
Легендарный спектакль по пьесе Гладкова «Давным-давно» был поставлен в Театре Красной Армии еще в 1942 году. Любовь Ивановна Добржанская была первой исполнительницей роли Шурочки Азаровой. После выхода на экраны фильма «Гусарская баллада» в 1964-м Голубкина вышла на сцену в этом спектакле. В театре эту роль она играла долгое время, тоже отдавала ее другим, какие-то актрисы вводились. Но заменить ее не мог никто! Когда она играла, просто с ума можно было сойти.
Эта постановка есть в репертуаре театра до сих пор, и Лариса всегда была на ней консультантом. Помню, перед уходом из жизни она приезжала и давала актерам какие-то советы. «Гусарская баллада» — это наша визитная карточка сейчас, золотой фонд. Но так, как сыграла эту роль Голубкина, не сыграет никто и никогда!
Ларисе славы было выше крыши. И потом, она так пела, как никто и никогда из драматических актрис этого не делал. Давала сольные концерты, у нее было свое лицо, свой репертуар, она пела романсы. У нее как у певицы тоже было очень много поклонников. Всегда ее выступления перед зрителями сопровождались пением. И где бы она ни выступала, имела большой успех. Они вместе с Андреем Мироновым много концертировали. И поэтому в театре она очень спокойно существовала, не тянула одеяло на себя, и, кстати, ее за это очень любили, уважали.
— Она была примадонной?
— Нет, она не изображала из себя звезду. Приходила всегда с хорошим настроением, могла на собрании выступить, к ней прислушивались. Конечно, она была умна, но эдакая одиночка по жизни. Может быть, я чего-то не знаю, но она не имела близких подруг. И в театре не болтала.
Театр — это ведь огромная семья, после репетиций люди общаются, начинают друг другу открывать свои секреты, кто-то с кем-то дружит, потом, как правило, друзья становятся врагами.
Но это такая немножко искривленная семья, потому что в семье никто никому не завидует, а в театре все безумно друг другу завидуют. Видишь, вроде бы подружились две артистки. И вдруг одна из них немножко выбилась, у нее одна роль, вторая, и все — главные, смотришь, а подружки уже враги.
Лариса, слава богу, завистью не страдала. Это большой дар. С одной стороны, сцена требует открытости, искренности, здесь нужно душу свою обнажить, говорить от сердца — это очень трудно совместить с закрытым характером. А Лариса — удивительный в этом плане человек. Если на нее посмотреть на сцене и в кино, то это и распахнутые глаза, и дивная улыбка, и искренность хлещет через край. А в жизни она была полностью закрытым человеком.
Лариса могла пообщаться, поговорить на общие темы, но всегда была захлопнута та створка, за которой скрывалась ее личная жизнь. Может быть, где-то на планете Земля есть несколько человек, которых она действительно одарила какой-то открытостью, но у нас в театре таких людей не было.
Вот, например, они с Андреем дружили с четой Зельдиных, ходили иногда в гости друг к другу. Как-то я сказала Вете, жене Зельдина: «Ну вот ты с Ларисой дружишь...» Она удивилась: «Я дружу? Ни в коем случае! Мы собираемся, пьем вино или чай, можем смеяться, травить какие-то театральные байки... Но чтобы Лариса мне что-то рассказала о своей личной жизни или спросила у меня — такого никогда не было!» Вета как раз была искренним человеком, она могла открыть свою душу, общалась с нами доверительно.
Вета говорила, что у Ларисы есть какая-то приятельница, маникюрша. Может быть, она с ней чем-то делилась? Но насколько я знаю, никого в театре Голубкина себе в душу не впускала, думаю, и не только в театре.
Лариса была очень мудрым человеком. Когда она ушла из жизни, я пересмотрела некоторые ее интервью и поразилась. Как она говорила, как обходила острые углы — поверьте, этому не научишься. Она всегда говорила о людях очень хорошо и в то же самое время искренне. Как это ей удавалось? Никого никогда не обидеть, словом не задеть. Когда вопросы касались ее лично, она вроде бы говорила и правду, но в то же время дозированно, ровно то, что надо было услышать людям. Всегда в своих интервью представала на редкость благородным, чудесным человеком. Это не значит, что Лариса притворялась. Она такой и была!
Лариса всегда говорила честно, как она волнуется перед выходом на сцену, как не уверена в себе. И это не было рисовкой. Иногда мы вместе участвовали в концертах, я, как правило, была ведущей. Помню, стоим за кулисами, а она спрашивает: «Когда я выхожу?» Я отвечаю, к примеру: «Через два номера». Смотрю на нее, а она вся дрожит. «Лариса, ты что так волнуешься?» — «Я просто умираю от страха». Протягивает мне руки, а они ледяные. И говорит: «Всю жизнь я такая».
Но никто в зале никогда не замечал ее волнения. В ней как будто бы два человека уживались. Один от волнения в обморок падает, а на сцену выходит королева — смелая, красивая, глаза сияют, прекрасно поет.
— Вы сказали, что Голубкина часто жертвовала своими ролями в театре ради Андрея Миронова...
— Так происходило, потому что Андрей ее увлекал на какие-то совместные концерты или по семейным обстоятельствам было необходимо ее присутствие рядом с ним...
Все десять лет, что они были женаты, на первом месте у нее был Андрей. Все это знали и, конечно, шли навстречу. Например, она говорила: «Я уеду, а потом сыграю». И премьера доставалась мне.
Удивительный характер! Лариса напрочь была лишена актерского честолюбия, тщеславия. Она в театре, если посмотреть со стороны, вела себя чрезвычайно деликатно, никогда не требовала ролей, не просила, чтобы на нее поставили спектакль. Хотя могла бы иметь гораздо больше при своем статусе.
Лариса потом сокрушалась, говорила: «Я мало сыграла». Это правда, но самое главное то, что она не проявляла интереса, рвения. А режиссеры это чувствуют. Голубкина что давали, то и играла. Давали ей в основном хорошие роли, но бенефисных у нее не было. Один-единственный спектакль «Последний пылко влюбленный» был поставлен на нее и на Зельдина. И она играла в нем довольно долго, но с какого-то момента перестала, и три ее роли достались мне.
Видимо, она считала, что у нее все есть и большего ей не надо. У нее была огромная слава, где бы она ни появлялась, ее сразу узнавали. Не было человека, который бы не знал Голубкину. Есть множество актрис, которые без конца где-то снимались, но люди увидят и скажут: «Ой, что-то не помню, где я вас видела». А иногда еще и путают: «Вы не Хитяева?» Но Ларису знали все. Ее было сложно с кем-нибудь перепутать.
— Когда умер Андрей Миронов, многие женщины объявили, что у них был с ним роман. Как Лариса Ивановна пережила эти «откровения»?
— Как Лариса это выдержала, не знаю. Но я обратила внимание, что никто из них о ней не сказал ни единого плохого слова. А это дорогого стоит...
Мне кажется, когда она была женой Миронова, что-то подмечала. Но молчала. Опять же величайшая мудрость: никогда не лезть ни в какие дрязги. А у меня, когда все эти дамы трепали в прессе имя Миронова, возникало желание закричать: «Слушайте, да замолчите вы наконец! Ведь живет еще среди нас его вдова, ну как вы можете?! Существует еще женщина, которая в это время была его женой, которая заботилась о нем, как никто другой».
Лариса в адрес этих актрис не сказала ни одного плохого слова. Уж после смерти Андрея она ведь могла дать отпор: «Заткнитесь, хватит его честное имя трепать». Но мудро не отвечала, не обращала ни малейшего внимания на этот поток откровений. И очень скоро эти «признания» все забыли, а благородство Ларисы помнят до сих пор...
— И теперь ее имя навсегда записано рядом с именем Андрея Миронова.
— Конечно, рядом. Потому что, во-первых, все знают, как она к нему относилась. Андрей ведь был нездоровым человеком. Она одна по-настоящему о нем заботилась. Утром вставала еще до его пробуждения, ехала на рынок, покупала какие-то специальные продукты, чтобы его накормить на завтрак, например, любимым творогом. Лариса всегда следила за его здоровьем. Я бы сказала даже, что она всю жизнь посвятила Андрею.
Иногда вскользь, как-то со смехом могла пожаловаться, что он был слишком открытым для людей, компанейским. Может быть, ей хотелось отдохнуть, а Андрей мог прийти в два часа ночи, к примеру, с ансамблем «Орэра». Лариса относилась к этому спокойно. «Вместе с ним пришли десять человек. — рассказывала она потом. — Мне пришлось проснуться и накрывать на стол». И она все это делала безропотно, сидела потом с гостями, смеялась, пела. В общем, всех его друзей гостеприимно принимала.
— И ни в одном интервью Голубкина не говорила об их отношениях...
— Никогда в жизни, ни единого слова. И я хочу сказать, когда они только поженились, Андрей часто приходил к нам на премьеры. Помню, как-то праздновали в нашем театральном буфете день рождения Ларисы. Я оказалась тоже в числе приглашенных. Мне было очень приятно, мы никогда с Ларисой тесно не дружили, но и не ссорились, у нас ни малейших расхождений не было.
Я сидела за столом и не сводила глаз с этой пары. Как Андрей себя скромно вел — это вообще не передать словами. И он нас всех, актеров, уважительно называл по имени-отчеству. Андрей любил театр, уважал актеров, он по себе прекрасно знал, что это настоящие труженики, которые не получают больших денег, но работают так, что иногда сердце разрывается от этой отдачи.
Он к театру относился с абсолютным пиететом, притом что играл и на эстраде, и в кино, он везде был востребован. В кино у него были потрясающие роли, и комедийные, и драматические, такие как у Алексея Германа в фильме «Мой друг Иван Лапшин». Андрей Миронов — это просто целая эпоха в кинематографе. Но главным для него всегда был театр. И в Театре сатиры он играл всегда на полной отдаче, что называется, на разрыв аорты. И так и произошло, увы, и в его жизни — разрыв аорты...
В нем чувствовалось такое уважение к людям сцены, какое не сыграешь. Он понимал, с кем имеет дело. Миронов относился к артистам так, словно люди, которые служат в театре по-настоящему, совершают каждый день подвиг. Про Ларису он, помню, сказал несколько слов. Так сдержанно, без всякого пафоса, мол, моя жена — гениальная певица, красавица, большая актриса. Очень деликатно сказал, чтобы присутствующих не задеть.
Никогда они не выпячивали свою любовь, никогда публике не давали повода судачить о них. Это удивительно, Лариса могла бы везде козырять таким мужем. Даже после его смерти она не давала никаких интервью. И кто-то даже у нее об этом спросил, она ответила: «Я не рассказываю про Андрея Миронова. Если вы хотите узнать про меня, то пожалуйста, но не про него». Ни слова ни о любви, ни о проблемах в семье, ни о чем...
Прошло уже много лет после его ухода из жизни. И вдруг вышел спектакль, где она первый раз заговорила об Андрее. Это была последняя, по-моему, ее роль в театре, моноспектакль назывался «Лариса Голубкина. Заплатки». Режиссер как бы со стороны зрителей задавал ей провокационные вопросы. И один из них был об Андрее Миронове: «Вы все время о нем молчите. Не хотите говорить?» В этом спектакле первый раз она сказала: «Нет, сейчас, я думаю, могу рассказать об Андрее». И рассказывала. Как он волновался перед выходом на сцену, как достигал творческих успехов, какой он был перфекционист...
— Никто же не догадывался, как, оказывается, Миронов был не уверен в себе...
— Да, как и она, как все талантливые люди. Лариса говорила: «Больше всего я боялась, когда Андрей сидел в зале: я не могла вообще играть, не могла выйти на сцену». А иногда на спектакль неожиданно приходили Андрей Миронов и его родители: Мария Владимировна и Александр Семенович Менакер. Лариса, узнав об этом, бледнела: «Мне нужна была реанимация! Как только выйду на сцену, сразу теряю дар речи, у меня ледяные руки и всю трясет».
Поэтому она просила, когда Миронов присутствовал в зале, ей не сообщать: «Не говорите мне об этом, умоляю, а то у меня просто сразу потерянный спектакль». Она никогда не упоминала, что он ее за что-то похвалил. Представляете, какие это были люди? Сама интеллигентность, деликатность, скромность.
— Удивительно, но Андрей никогда не протежировал жену в фильмы, где снимался, не пытался перевести ее в Театр сатиры...
— Ничего подобного не было, она, наоборот, не хотела ему досаждать, донимать просьбами. Один раз, по-моему, они вместе сыграли в фильме «Трое в лодке, не считая собаки», и то, наверное, это его друзья Ширвиндт и Державин туда ее затащили. А так Лариса всегда была где-то чуть-чуть позади него. И друзья тоже много раз говорили: «Лариске нужно памятник поставить».
Мне рассказывали, что на каком-то дне рождения Андрей сказал ей спасибо, и у него слезы навернулись на глаза. Он знал, за что благодарил ее. Лариса это заслужила.
— Как вы думаете, Лариса Ивановна продлила ему жизнь?
— Нет, не думаю. Она ему была помощницей, плечом, да. Но он был самостоятельный художник, он летел по жизни с сумасшедшей скоростью. Он, как Высоцкий, ярко, но очень быстро сгорел...
Они оба, Миронов и Высоцкий, как будто бы знали, что им мало отпущено, и очень торопились жить. Поэтому не думаю, что что-то могло ему продлить жизнь. Андрею было предначертано так умереть. Он так много работал, как будто бы внутри у него было ощущение, что надо многое успеть...
— Когда вы последний раз видели Ларису Голубкину на сцене?
— В спектакле «Юг/Север», и это была одна из последних ее ролей. Она прекрасно там играла. Потом уже ее стали привозить только на «Заплатки» из санатория, где она в последнее время жила, это было ее решение. По-моему, очень правильный, замечательный путь. Она никому не хотела быть обузой. А там присмотр врачей, хорошее питание. Она была во всем до конца своих дней очень благородной. И действительно никому не доставила хлопот.
— Вообще такое впечатление, что Голубкина, как ее Шурочка Азарова, из дворянской эпохи.
— Да. Судя по ее поведению, по ее манере говорить, по ее деликатности, она как будто бы имела дворянство в крови. Такому научить нельзя — не отвечать ни на какое зло, не вступать ни в какие дрязги. Вот откуда это? Это действительно аристократизм души.
Я знаю, что ее отец был военным, как он был недоволен, что она стала артисткой, очень строго ее воспитывал. Потом ее родители жили где-то за рубежом, а она оставалась одна на долгое время. Когда я узнала этот факт ее биографии, очень удивилась, что могли девочку-школьницу оставить на целый год одну в московской квартире.
Она очень рано стала самостоятельной. Эта огромная самодисциплина. Она была человек очень светский, всегда в любой компании поддержит беседу, нигде не потеряется. Не была затворницей, всегда в обществе, среди людей, одним словом, душа компании. Ездила на кинофестивали, много концертировала.
Они двое — Миронов и Голубкина — всегда блистали на сцене. И никогда не переходили грань. Это тоже аристократизм — не перемывать ничьи кости, никого не обсуждать. Себя не обнажать и других не смаковать. Это в нашей профессии огромная редкость.
Благодаря Голубкиной Андрей Миронов стал много петь на выступлениях.
— Лариса Ивановна брала уроки у Марии Максаковой*, знаменитой оперной певицы.
— Да, она себя называла ученицей Максаковой. Очень серьезно относилась к своему голосу, к пению. Поначалу вообще думала, что эту профессию изберет. Она ведь училась в ГИТИСе на отделении музыкальной комедии. Но потом стала драматической артисткой. И при этом была одарена, мне кажется, во всех отношениях.
— У вас бывали какие-то посиделки в гримерке?
— Нет, я такого не помню, но были банкеты по случаю премьер. У них с Андреем и дни рождения были рядом: у него 8 марта, а у нее девятого. Они их объединили и праздновали вместе в тесном дружеском кругу.
— Красиво, даже день рождения вместе справляли.
— Да. Родились, считай, почти что в один день. Судьба, что и говорить...
В свой последний день рождения, который отмечался в театре, Лариса Ивановна сидела в кресле, не могла особенно передвигаться. Но у нее вдруг столько сил проснулось, мы даже поразились. Два с половиной часа она солировала: столько пела, столько рассказывала.
Все начиналось туговато: мы все произносили тосты, говорили о ней прекрасные слова. Лариса Ивановна сидела в кресле, улыбалась и слушала. Потом включилась, ей очень хотелось, как всегда, убрать всякий пафос: «Разве я такая? Перестаньте, лучше давайте поговорим, что во мне плохого». А потом, слово за слово, вдруг столько понарассказывала о себе интересного.
Я помню, должна была уехать в этот вечер, торопилась на поезд и ушла немножко раньше. А потом уже узнала, что они просидели два с половиной часа. Как жаль, что я так много пропустила! И как жаль, что мы больше не можем встретиться с Ларисой на сцене Театра Армии и я не услышу от нее совета, как играть ту или иную роль. Больше всего я сожалею, что она не увидела в октябре премьеру спектакля «Посланница» по ранним рассказам Максима Горького, где у меня главная роль.
— Представляете, какие деньги, наверное, предлагали Голубкиной издательства, чтобы она оставила воспоминания о Миронове?
— Конечно. Думаю, она многое могла бы рассказать. Но не стала доказывать, что Андрей любил только ее. Никогда ничем не запятнала их отношения. «Мой муж — Андрей Миронов». Все. Больше никто ничего не знал.
Лариса нигде никому не ответила, не повелась ни на какие откровенные интервью, ни на какие деньги. Она молчала. Представляете — тишина, чистота, покой, порядочность. «Я делала все, чтобы Андрюше было хорошо» — это главный секрет их семейной жизни. Андрей ею, думаю, гордился бы...
