«Корифеи пытались передать свою школу. В театре было наставничество. Считаю Людмилу Касаткину своим наставником в профессии и в жизни. Потому что, действительно, это и уроки жизни, и уроки театра, и уроки отношений... Иногда до сих пор, когда задумываюсь, как мне ответить, думаю: а как бы Людмила Ивановна на это прореагировала? Какое у них было достоинство, какая скромность... Это невозможно забыть», — рассказывает Ксения Таран, актриса театра и кино.
— Ксения, порог Театра Российской армии вы перешагнули 21 год назад, расскажите, пожалуйста, о своих первых впечатлениях. Чем запомнились контакты с корифеями?
— Я приехала сюда из Перми — окончила Пермский государственный институт искусства и культуры, мастерская народного артиста Выходова. Показывалась в несколько театров, у меня было два приглашения, помимо этого. Кстати, когда я еще училась в институте, у нас часто работа шла в пермском театре, на огромной сцене. И я думала, что не хочу работать в таком большом театре, мне ближе что-то камерное. А в результате попала в Театр Российской армии с самой большой драматической сценой в Европе. (Улыбается.) Выбрала его, потому что это история. Я ценю эту историю и благодарю судьбу, что все сложилось именно так. Никогда не забуду, как мы с мамой гуляли вокруг здания, возле гигантских колонн. И она мне рассказывала: «Представляешь, здесь играют Людмила Касаткина, Лариса Голубкина, Алина Покровская, Владимир Зельдин, Нина Сазонова!» А я помнила открытки с этими актерами из киоска «Союзпечать». Я восхищалась ими, смотрела фильмы. Даже не верилось, что увижу этих легенд и буду работать с ними на одной сцене.
— Конечно, хочется сразу спросить про Владимира Михайловича Зельдина.
— С Владимиром Зельдиным я играла в спектакле «Приглашение в замок». Я еще только пришла в театр. Постановка Александра Васильевича Бурдонского, потрясающая, танцевальная, очень стильная для того времени. Видела, как Зельдин работает, как он относится к профессии, как он себя держит. Многие задавали ему вопрос: «Владимир Михайлович, как так получается, что вы в такой форме в свои годы — вы и танцуете, и поете, и энергии у вас столько?» Он отвечал: «Во-первых, это генетика, во-вторых, здоровый образ жизни. Я каждый день по несколько часов гуляю с собаками вокруг своего дома утром и вечером... И еще я не пью и не курю!»
— Удивительно для нашего актерского мира.
— Да. И вот, пожалуйста, результат. На первое место, конечно, все-таки ставил генетику. Но важно и его отношение к жизни, он же был абсолютно светлейшим человеком, помогал всем в театре. Нес себя людям, отдавал — и от этого был счастлив. Сложное чувство, не всем доступное... Первое, что я почувствовала, когда пришла в эту огромную труппу, — все актеры старшего поколения хотят поддержать молодежь, помочь. Как Людмила Ивановна Касаткина говорила: «К сожалению, со временем в людях уходит сопереживание, сочувствие. Почему многие не умеют порадоваться за других? Ну приди, поддержи, классная премьера, классный актерский состав».
— Это для актерского контингента сложнее всего.
— Конечно, прийти и сказать, причем сказать искренне. Легендарные старики Театра Российской армии всегда так делали, они не боялись этого. Этому меня научила Людмила Касаткина. И сейчас Людмила Алексеевна Чурсина, которая тоже всегда пытается помочь. Не говоря уже о Владимире Зельдине. Помню, как я пришла в нашу столовую на верхнем этаже и он стоял в очереди. Я пропустила его: «Владимир Михайлович, конечно, конечно, покупайте». И он покупает мне шоколадку и говорит: «Это тебе — шоколадка «Вдохновение»!» И стал меня расспрашивать: «Кто ты? Когда была принята в театр?» Я была так растрогана! Мы же с ним раньше не пересекались. И это ощущение, что с тобой соприкасаются эти невероятные личности и они тебя ценят, живет во мне до сих пор, согревает, помогает.
— Вы почувствовали себя в семье, в которую вас приняли доброжелательно, с заботой, поддерживали.
— Да! Корифеи пытались передать свою школу. В театре было наставничество. Считаю Людмилу Ивановну своим наставником в профессии и в жизни. Потому что, действительно, это и уроки жизни, и уроки театра, и уроки отношений... Иногда до сих пор, когда задумываюсь, как мне ответить, думаю: а как бы Людмила Ивановна на это прореагировала? Какое у них было достоинство, какая скромность, что сейчас абсолютно не воспитывается.
— И была же еще культура поведения — все здороваются, уважение к стенам театра...
— Уважение к стенам театра! Никто не опаздывает на репетиции. Все приходят минимум за два часа до спектакля. Сейчас кто приходит за два часа? За час-то еще половины состава нет... Но у меня осталось это правило — я прихожу за два часа, настраиваюсь.
— Это прямо старая школа.
— По-другому не могу. В общем, считаю главной удачей, что я попала в то время, в ту атмосферу. И неважно, в спектакле с Зельдиным ты танцуешь в небольшом эпизоде или играешь главную роль, но ты смотришь на него, как он работает на сцене, как он работает в партнерстве, как он относится к театру. И ты даже можешь чего-то не понимать, но ты в этом живешь, и ты сам по-другому не можешь. Они воспитывали нас. Не воспитывая... Очень благодарна Александру Васильевичу Бурдонскому, который тоже был сторонником той старой школы. И доверил мне роль в своем спектакле «Приглашение в замок». Помню, как меня с ним познакомили. Когда меня подвел к нему завтруппы, чем занимался режиссер? Он расправлял кулисы! Вот ему не нравилось, что они загнуты, и он сам их расправлял. Посмотрев на меня, сказал: «Хорошо. Пусть смотрит».
И потом я была занята у него во многих спектаклях. В «Серебряных колокольчиках» играла Фриду, в спектакле «Та, которую не ждут...» — Дорину. Великолепный спектакль, потрясающая драматургия, где главную роль играла Людмила Алексеевна Чурсина. Это было что-то невероятное. Бурдонский привыкал к актерам, не любил их менять... Я забеременела, готовилась к декрету, но все еще играла 14-летнего ребенка. До седьмого месяца! И только когда люди в зале начали шушукаться, почему юная героиня беременна, он меня отпустил в декрет. А когда я вернулась, взял обратно.
— Как он репетировал?
— О-о-о! Он репетировал, он разбирал, давал столько литературы, столько разных примеров! К каждой репетиции готовился, к каждому актеру относился индивидуально, с кем-то он мог работать более эмоционально, на кого-то он мог даже накричать, чтобы добиться своего. Это не было с какой-то злобой. Многие актеры обижались, но я, например, знала, что он кричит по делу. И у нас процесс творческий складывался очень хороший. Он так много давал, обязательно давал предысторию, разбирал роль досконально, разбирал весь спектакль — почему, как...
Как он относился к костюмам каждой актрисы! Вникал в любую деталь, общался с костюмерами. Со всеми общался. То он у гримеров, то в будке помрежа. Никого он не делил на «департаменты» — это «мое» дело, это «не мое». Во все вникал. У него каждый спектакль был как его ребенок. Кстати, он на каждый свой спектакль приходил.
— Это тоже удивительно.
— Никакого дежурного режиссера, никакого ответственного, как сейчас у нас есть: приходил сам, и не просто где-то сидел, а смотрел спектакль, как он идет, из-за кулис или из зала. Я родила, говорю потом: «Александр Васильевич, может быть, девочку-то мне играть уже и не надо?» — «Играй, — говорит, — ты можешь ее играть, я сам тебе скажу, когда...» И я играла. Потом я снова ушла в декрет, он назначил другую артистку. Но, когда вернулась, снова стала играть я.
Кстати, Зельдин любил повторять фразу: «Чем больше актер талантлив, тем он дольше остается ребенком, сохраняет этого ребенка внутри себя». И мне кажется, и Зельдин, и Касаткина были люди, которые в себе сохраняли ребенка. Они были настоящими. Иногда — наивными детьми. Особенно это можно сказать о Людмиле Касаткиной.
Если все закольцевать, от того момента, когда мы встретились с Бурдонским у кулисы, и потом, в его последнем спектакле, где я играла главную роль, это «Игра на клавишах души» с Людмилой Алексеевной Чурсиной... Я ввелась в этот спектакль за десять дней, а там огромнейшие монологи. Там надо было вести, где-то Людмила Алексеевна вела, а где-то я. Я играла Лору, пианистку. Нужно было держать, держать темпоритм, огромные монологи, все надо было делать быстро, динамично.
И когда я в последний момент стояла за кулисами и думала: «Как же выйти, как же выйти», перекрестилась, и Александр Васильевич подтолкнул теплой рукой в спину: пошла с Богом! У меня даже сейчас мурашки по телу. И вот этот период от кулис, когда он их поправлял, девочка, которая пришла, — ну пусть смотрит и танцует... И потом, когда он, как такой мастер, именитый режиссер, прямо такой папа, мне раз в спину рукой — пошла!.. Это дорогого стоит. И конечно, я благодарна и Людмиле Алексеевне, благодарна и ему за доверие, потому что это была сложнейшая роль, значимая. Для меня самое главное было — не испортить спектакль, не подвести партнеров.
Мне кажется, роли — они как дети. Это не то что сыграл и забыл, а ты все время совершенствуешься, все время работаешь. Никогда нельзя сказать, что эту роль я уже сыграл, положил и забыл. Всегда в роли есть что найти, есть что сыграть по-другому.
Это то, что касается Александра Васильевича Бурдонского. А то, что касается Людмилы Ивановны Касаткиной, я, конечно, ей благодарна тоже за спектакли, за роли... Кстати, я не так давно поняла, что, оказывается, ввелась в спектакль «Странная миссис Сэвидж», который только год как вышел, почти в премьерный. И конечно, были такие сомнения: она молодая актриса, она может не справиться.
— Вы играли одного из детей?
— Нет, я играла пациентку в клинике, в которую попадает героиня Людмилы Ивановны Касаткиной. Потрясающую пьесу Джона Патрика «Странная миссис Сэвидж» режиссер Сергей Николаевич Колосов поставил на нее. И вот год она шла, потом я пришла в театр. Мы играли душевнобольных, а я всегда, еще с института, мечтала сыграть душевнобольную. Интересно, ты должен войти в это состояние... До ввода посмотрела спектакль 18 раз! Ходила на все спектакли! И он каждый раз меня трогал, у меня каждый раз в финале текли слезы, когда Людмила Ивановна, с платком в зубах, уходит из клиники. Она выходила в зал к зрителям, так было застроено режиссером, с зонтиком, с мишкой, и в зубах у нее этот платок, и катятся слезы... Зал аплодирует, и она уходит к зрителям. А там, на сцене, остается психбольница и ее обитатели. И мы ей машем: пока, пока...
— Это тот случай, когда вы попросились поработать?
— Да. Когда я узнала, что одна артистка ушла, сказала: «Людмила Ивановна, я хочу играть эту роль». Приходила к ней домой, репетировала. И Сергей Николаевич, режиссер, утвердил, сказал: «Детка, ты сможешь». И дальше я уже играла и была счастлива, безумно счастлива — это такая школа! Потом был период, когда Людмила Ивановна иногда забывала реплику... И самым главным моментом было партнерство... Я знала текст Касаткиной. Она мне доверяла, говорила: «Детка, ты сегодня играешь», и переставала волноваться. Например, был момент, она вышла на сцену и должна рассказать, кто из детей к ней сейчас придет: «Сейчас придет моя дочка, сын...» Я понимаю, что она это не произносит. Я говорю: «Миссис Сэвидж, так к вам сейчас придет ваша дочь?» Она поворачивается и говорит: «Да-а-а». Я продолжаю: «А потом еще и ваш сын?» Она говорит: «Да-а-а». И улыбается, что я ее выручила.
Но исключительность Людмилы Ивановны, ее гениальность всегда были в том, что она могла сказать не по тексту, но всегда точно говорила по теме. Она так могла импровизировать! Предположим, забыла она фразу, что ты кобра или еще что-то, но могла сказать: «Ты вонючка». Ну вонючка, ну и что? И конечно же, эта поддержка давала такую близость человеческую, партнерскую... И следующая постановка, в которую она меня ввела, был спектакль «Школа любви». До этого роль играла Катя Климова, она ушла в декрет, Людмила Ивановна ввела меня. Спектакль был блистательный!
— Да. Я вообще люблю спектакли Житинкина.
— Я тоже очень многие спектакли Житинкина люблю. Например, меня впечатлил спектакль «Нижинский» с Домогаровым. Кстати, все хочу подойти к Александру Юрьевичу и выразить благодарность за те работы, которые я с ним видела. Кроме «Нижинского», это «Сирано де Бержерак», «Ричард III» и вот сейчас «Маскарад». Удивляюсь, как он работает. Он, безусловно, потрясающий актер.
— Раз мы затронули эту тему, может быть, про «Маскарад» скажете? Мне кажется, все, кто участвует в этом — даже в самой маленькой роли, каждый человек, — создают общий успех.
— Во-первых, отмечу невероятное отношение к нам Нины Чусовой. Я впервые работала с ней. Знаете, к женщине-режиссеру отношение всегда настороженное. Ну кто там, по пальцам пересчитать... Сначала она нас отбирала, потом начала с нами работать.
— Даже с теми у кого небольшие роли...
— Небольшие роли, роли без слов — неважно. Со всеми подробно велась работа. Я играла участницу маскарада. Это роль без слов. Мы танцуем, создаем атмосферу. Требовался актер, который пройдет сцену с Домогаровым. Почему-то Нина Владимировна выбрала меня. Мне было очень приятно такое доверие. И потом начался процесс работы с ней. Это невероятно талантливый человек, невероятно добрый, все-таки в ней это преобладает... Она даже когда ругается на актеров, у нее это выходит по-доброму. Она человек такого чувства юмора, так это все рассказывает... Глядя на нее, не было ощущения предвзятости, что пришла уже доказавшая все Нина Чусова.
Да, она известный режиссер и талантливый, ее все знают. Можно сказать «Нина Чусова», и уже все понятно — по постановкам, по творчеству. Но при этом она осталась человеком с самоиронией, не взращивает в себе на репетициях мэтра. Прислушивается ко всем, но настоятельно диктует свое... Она точно знает, чего хочет. Творческий процесс с Ниной Чусовой мне очень понравился. И конечно, когда была премьера, как она поздравляла, как она очень долго оставалась с нами, с молодежью, уделила всем внимание! Не то что она пришла, собрала все лавры, цветы и ушла — нет, она искренне интересовалась каждым. Потрясающе.
Знаете, о чем думаю? Театр во все времена менялся. Так же, как жизнь у нас меняется, обстоятельства меняются и так далее. Но я считаю, что в театре основное — культура, сохранение традиций той школы Станиславского, которую он подарил, этика актера: как он должен любить, искренне служить театру, относиться к людям, к своей роли, к своей профессии. Театр не любит халатности. Почему я рада и счастлива, что с теми актерами поработала.
— Вернемся к Людмиле Ивановне...
— И вот в какой-то момент я говорю: «Людмила Ивановна, вот я 18 раз посмотрела «Странная миссис Сэвидж», и каждый раз вы плачете в финале, у вас текут слезы. Как вы это делаете?» Она мне говорит: «Детка, война. Я пережила войну, и это осталось в моей жизни навсегда». Сейчас я стараюсь жить принципами Людмилы Ивановны, помню, как она всегда стояла за справедливость, старалась все время помочь.
Мы с ней заговорили о церкви, о вере. Она рассказала историю: когда снималась «Мать Мария», в этот период общалась с патриархом Московским и всея Руси Алексием II. Он ее спросил: «Людмила Ивановна, что для вас вера?» Она ответила: «Я верующий человек, дома у меня всегда свечки». Это правда, у нее всегда горела свечка, иконы стояли. «Но ходить в храм раньше не хватало времени, а сейчас не хватает сил. Вера для меня — моя совесть». Он ей сказал: «Людмила Ивановна, вы абсолютно правильно мыслите». Вера — это моя совесть, вот это мне запало. Мое отношение немножко другое, но в этом есть своя правда. И она так и жила — по совести.
Она казалась недоступной. Почему наши отношения сложились, мне кажется... Людмила Ивановна была очень тонко чувствующим человеком, всегда видела, где корысть, где ложь. Она же очень долго меня проверяла. А в чем были ее проверки? Не на сцене, проверяла за кулисами, дома. Она, например, могла спросить: «Ксения, скажите, как вам кажется, это платье мне идет или нет?»
— И что надо было отвечать? Я бы растерялась.
— А многие говорили: «Да, конечно!» А я говорила ей правду. «Знаете, Людмила Ивановна, мне кажется, что вот предыдущее вам лучше, а это вам не совсем идет». Она отвечала: «Детка, я тоже так считаю». Знала все сама, но ей хотелось услышать, что я отвечу. И таких моментов в жизни было очень много. «Как тебе кажется, я сегодня сыграла?» — «Людмила Ивановна, мне кажется, сегодня вы чувствовали себя немного хуже...» И она это всегда чувствовала, она всегда очень чувствовала людей, и именно поэтому у нас сложилось.
Все говорят, Касаткина была строгой. Да, но при этом она была справедливой. И кстати, актриса и драматург Валентина Васильевна Асланова, ее друг, которая близко общалась с ней, еще до меня, много лет, отмечала, что, когда Людмила Ивановна злилась очень сильно, у нее глаза синели. Так они у нее были голубые, а тогда становились синие-синие... Но когда бы она ни злилась, не была агрессивной, в душе-то она все равно добрая. Долго отходила, могла на ком-то срываться, могла прийти не в настроении — ее боялись. Но это ее такой мощный темперамент, нельзя за это судить.
А какая забота о своих коллегах! Когда мы приехали на гастроли (это была одна из ее последних поездок), после спектакля накрыли шикарный стол. Она не села за него и не позволила сесть никому, пока не покормили монтировщиков. Вот эта забота о других людях, это все оттуда, конечно. Война-то, она же сплачивает... Кстати, мы сейчас дружим с внучкой Людмилы Ивановны, Людмилой Головиной — известным психологом. Сейчас у Людмилы Ивановны есть и две правнучки. Правнучка Сашенька похожа на нее...
— Ксения, перейдем к Людмиле Алексеевне Чурсиной. Можете вспомнить свое первое впечатление от нее?
— У Людмилы Алексеевны абсолютно потрясающее чувство юмора, она удивительно остроумная. И она до сих пор та актриса, которая читает наизусть многие стихи — и Пушкина, и всех классических авторов. И как она это делает, как читает! И как она современна в одежде, современна во всем. Следит за всеми тенденциями. Знает новости, познает мир, она абсолютно современный человек.
— А это редкость.
— Редкость. Она проста, ее никогда не назовешь заносчивой. Когда ты с ней работаешь, она, наоборот, снисходительна к коллегам. И всегда скромна. Вот эти ее скромность, деликатность, осторожность, страх обидеть человека или зайти в личное пространство, спросить что-то не то... Это просто человек воспитан так, он по-другому никак не может. И конечно же, эта ее абсолютная, потрясающая порода. Как она идет, как она себя преподносит... Я просто обожаю Людмилу Алексеевну.
Когда ты с ней общаешься, понимаешь: она держит некое пространство, и ты, соответственно, из уважения, из-за любви к ней, тоже не будешь нарушать границы. Но я всегда хочу с Людмилой Алексеевной видеться, всегда хочу ее поддержать, мне всегда с ней не хватает времени наговориться, наобщаться. То, что Людмила Алексеевна позволяет себя обнять, для меня очень ценно. И ее партнерство в спектакле «Игра на клавишах души» — это прямо глаза в глаза, когда есть вот этот контакт, когда есть вот это единение. Это моя история, этим очень горжусь и ценю, что в стенах родного театра со мной это происходило и происходит.
Вы понимаете, мне, опять же, кажется, что все зависит не только от возраста и не только от поколения. Это зависит от воспитания. Нужно воспитывать изначально эту культуру. Когда ты берешь, например, на курс какого-то студента, ну ты же видишь, как он одет, ты же видишь, как он говорит, как он смотрит, как он молчит... Мы сейчас делаем проект с мужем и берем тех людей, которые нам близки. Они из одного проекта переходят в другой. Потому что мы знаем, какие они люди, какое у них отношение к профессии, как они работают. Только с единомышленниками можно достичь результата, добиться нужной атмосферы. Есть актеры, которые приходят и включают в гримерке музыку перед спектаклем. А в соседней мы гримируемся и все слышим. Может быть, и так можно настраиваться?...
— Но так они же настраиваются не на спектакль. Они, наоборот, отстраиваются.
— Конечно. Мы сейчас говорим о закулисных каких-то вещах, об отношении актера к театру. Ну а если, например, рассуждать, что такое театр тогда и сегодня... Мне кажется, проблема многих актеров, которые в возрасте, что они немножко неправильно рассуждают: вот тогда был театр — о-о-о! А сейчас театр — бе... Нет, так нельзя рассуждать. Есть мастера, которые уже в возрасте и при этом принимают современный театр. Вопрос, какой это театр. Если в нем, кроме технологий, есть классная история, которая задевает за живое, — это здорово.
— Ну, сейчас возможности добавляются.
— Конечно. Только нельзя стоять на одних технологиях и «фишках»... Кто-то считает: о, современный театр, значит, не будем проживать, не будем ничего выстраивать, включим лазерное шоу, табурет поставим на голову, наденем маски, покривляемся... А меня это не трогает. А режиссер думает: ну это перформанс, вы просто не понимаете. А я, например, за что еще уважаю народных артистов нашего театра — Людмилу Алексеевну Чурсину и Александра Яковлевича Дика: они с удовольствием откликаются на современность, они пробуют. Это неправда, что сегодня у театра не лучшие времена. Просто выдающегося, как всегда, мало. И тогда было мало.
— Вы с Ларисой Голубкиной работали?
— С Ларисой Ивановной я, конечно, работала. Играла с ней в «Школе любви». Она мамочку, а я — всех невест ее сына, которого играл Толя Руденко. Лариса Ивановна сейчас участвует как консультант в спектакле «Гусарская баллада». Ее приглашали на читку, на знакомство с режиссером, она давала свои комментарии, свои наставления. Лариса Ивановна тоже потрясающая — человек, идущий в ногу со временем. Да, она на коляске, но при этом у нее причесочка, у нее макияж, у нее современные ботинки, туфли, костюмы и так далее. Она рассказывала в интервью, что судьба у нее здесь сложилась, может быть, не так, как ей хотелось. Но все равно же никуда из этого театра не ушла, она верна ему по сегодняшний день.
Я верю в то, что театр — это живой организм: как ты к нему относишься, так он и отвечает. Поэтому я никогда его не предаю, дай Бог, и дальше будет так. У меня никогда не было того, чтобы я не сыграла что-то, подвела или пришла сюда в каком-то ненадлежащем виде. За 21 год — ни разу. Я этим горжусь. Это мое отношение и любовь к театру. И конечно же, я привыкла прежде всего не к стенам, а к коллегам, мы уже сроднились здесь.
— Ксения, для меня удивительно, что вы активно работаете и при этом воспитываете троих детей.
— У меня три девочки. И ни с одним ребенком я не сидела в отпуске, сразу выходила работать. Дети ходят в садик, у меня огромная поддержка — и муж, и бабушки, и крестные.
— Вы не приносите семью в жертву профессии, это редкий такой случай.
— А я изначально говорила, что я никогда не ставлю театр выше семьи. Отдавая все театру, я не завела бы семью. Но и точно так же я никогда не уйду в семью и не оставлю театр. И у меня еще, слава Богу, классный муж, который мне говорит: «Пожалуйста, выходи, работай, потому что ты будешь возвращаться оттуда обновленной, заряженной». В этом сезоне из новых спектаклей я также занята в постановке «Лавр». Это работа режиссера Эдуарда Боякова по роману Евгения Водолазкина. В главной роли — Дмитрий Певцов. И хотя «Лавр» стоит в репертуаре «Нового театра», играют его в ЦАТРА, где идеально помещаются масштабные декорации. Получилось, что я играю в спектакле другого театра, но на родной сцене.
— И ходят люди?
— Не то что ходят — битком! Мне приятно, что работа с «Новым театром» продолжилась. Получила предложение играть в иммерсивном спектакле-сказке, в котором зритель путешествует по залам старинного особняка. Мне детская аудитория очень интересна, люблю с ней работать. Хотя это и сложно. Ведь детей не обманешь, они видят твои эмоции.
А еще у нас с мужем, режиссером Константином Тараном, есть независимые театральные и кинопроекты. Мы всегда над чем-то работаем: пишем сценарии, что-то снимаем или продюсируем. Сейчас делаем уникальный театральный проект с новейшими технологиями. Муж окончил магистратуру у Леонида Ефимовича Хейфеца и защитил диссертацию по новым театральным технологиям. Поэтому нам очень интересны новаторские проекты. Но, конечно, мы понимаем, что инновации — это не самое главное, ведь зритель идет на историю, на живую игру актеров, на школу. Именно поэтому, за какие бы проекты ни бралась, своим домом считаю Театр Российской армии, где я получила эту школу. И где судьба подарила мне возможность общаться с великими мастерами.
