— Чего режиссер добивался от вас?
— Показать, что при внешнем абсолютном спокойствии, легкости этого как бы просветленного человека на самом деле все наоборот, он — сумасшедший, одержимый. Сумасшедшие же бывают и не буйными, а уверенными в своих идеях, взглядах. Там, на сцене, это не проявляется, но это понятно из текстов, которые произносит Кириллов. Говорит: а я убью себя и буду богом.
— Как вам кажется, тому, кто не читал Достоевского, удастся вникнуть и понять, что происходит в спектакле?
— Сложновато будет. Довольно долго сложно было и нам. За полтора месяца беспрерывной читки вслух тексты запоминаются, оседают в голове надолго, но на сцене вылетают из памяти, их надо заново учить. Очень сложно переходить с большими текстами из-за стола в пространство сцены, начинается вообще другое освоение. Я долго мучился, произнося сложные монологи, и до сих пор в каких-то моментах мучаюсь, но постепенно освобождаюсь. Изначально я был скован, очень. Там же, у Достоевского, сложные мысли. И Константин Юрьевич учит их осваивать, учит тому, как легко выразить сложные мысли.
— Вы играете главную роль в спектакле «Дачники на Бали, или «Асса» 30 лет спустя», где от Горького почти ничего не осталось. Как вы относитесь к этому спектаклю?
— Очень люблю. Мы же сначала разбирали пьесу Горького, собирались и читали его «Дачников», ну какое-то время. А потом Константин Юрьевич написал невероятные тексты, в которых есть магия. Даже когда идут не мои сцены, я не ухожу далеко, сижу и слушаю, потому что тексты меня завораживают. Вроде бы все просто, все понятно, льются диалоги, все такое легкое-легкое. Я обожаю эстетику, в которой существует этот театр. Очень люблю, когда ничего лишнего. Хотя очень сложно давалось поначалу просто сидеть и разговаривать, ни за чем не прятаться.
— Удивительно, что в репертуаре театра есть спектакль по пьесе Алексея Арбузова «Таня», который впервые был поставлен в Театре Революции в 1939 году. Вы играете там правильного советского человека Игнатова, который влюбляется в героиню, спасает ее, способен оценить ее человеческие достоинства. Почему, как вам кажется, советские пьесы сегодня безумно современно звучат?
— Ну это все благодаря режиссеру. «Таня» выпускалась легко и быстро. Я не сразу был утвержден на роль, вклинился в процесс уже к концу. И разбирали-то мы текст недолго, я появился, когда шли репетиции «на ногах». На сцене стол и диван, больше ничего нет, ты встал и сел, есть только история между двумя людьми. Тексты осваивались легко, но это все-таки больше диалоги, не монологи-мысли, как в Достоевском. Здесь более прозрачная история, по-человечески ясная, холодная и теплая — и очень горькая тоже при внешней легкости.