«И вот так всегда: за ней наперебой ухаживали, на ней мечтали жениться, а Нина не желала... — продолжала Иванова. — Непрактичная она была. Помню период ее недолгой жизни с Олегом Далем. Олег в шутку жаловался, что ни разу не видел супругу у плиты. Все, что она могла ему предложить, — печенье, сок... Разве что кофе сварит... В театре Нину осуждали. Никто не понимал, как так можно жить с молодым мужем. Помню, наш актер Петя Щербаков, страстный кулинар, семьянин, говорил: «Она что, не может купить буханку хлеба и отрезать себе кусок?» Ну вот, порой Нина не могла. А может, просто не хотела строить домашний очаг с Далем, с которым они, по-моему, прожили не больше месяца. Вероятно, не могут столь свободолюбивые и далекие от быта люди стать парой....»
Эта особенная черта Дорошиной — взбалмошность, непредсказуемость — мешала ей в жизни, но помогала на сцене! Недаром Ефремов в спектакле по Хемингуэю «Пятая колонна» дал ей роль марокканки Аниты. И Дорошина с увлечением придумывала себе костюм, грим. Чтобы выглядеть смуглой, она перед каждым спектаклем мазала морилкой все открытые части тела: лицо, шею, ноги... Она познакомилась с испанскими эмигрантами, жившими в Москве, советовалась с ними, как ей играть эту страстную девушку. После этого уже ни у кого не оставалось сомнений, что Дорошина — первая красавица «Современника», прима. Ефремов словно нарочно давал ей неоднозначные роли, а Нина выгодно выделялась тем, что была готова выходить на сцену в смелых образах. Ефремов обожал эту ее смелость. Он ее провоцировал...
А еще Людмила Иванова рассказывала мне о необыкновенных праздниках, которые любила устраивать Дорошина. Они называли эти вечера «девичники». «Например, один раз мы гадали, девочки задавали вопросы, а Нина открывала Омара Хайяма и читала, это были ответы, — рассказывала Людмила Ивановна. — Удивительно, но все, что таким образом напророчила Дорошина, сбылось! А какие Нина умела произносить тосты: цветистые, сложные, восточные (она их специально собирала). И всегда у нее — гитара, всегда песни и, конечно же, танцы. Танцы до упаду! В том числе и запрещенные, откровенно фривольные... Протанцует всю ночь так, что каблуки отобьет, поспит пару часов, встанет свежая, примет душ — и к 11 утра на репетицию».
Несмотря на свободолюбие и порой легкомыслие, Нина Михайловна была очень ответственным человеком по отношению к близким. Своего мужа Владимира, работавшего осветителем в «Современнике», очень уважала. Никогда не говорила в его присутствии о Ефремове, никогда не сравнивала их, вообще старалась мужа не обижать... Он понимал, что она хозяйство не любит, и безропотно это переносил. Сам и готовил, и убирал, и мастерил что-то для дома... А как Нина любила свою маму, Анну Михайловну! «Вот, допустим, мама живет на даче, а Нина — в Москве, — рассказывала Иванова. — И она просит меня: «Передай маме письмо!» Или какую-нибудь посылочку соберет... Потому что у нас дачи были рядом. Я ей: «Нинок, ну ты ведь ее через три дня сама увидишь!» — «Три дня! Они ведь долгие... А как ей будет приятно...» Жили душа в душу».
