Только представьте, у нас на курсе было четыре Наташи. Всем раздали клички, чтобы не путать. А меня благодаря Гаркалину называли Любой. Как-то мы поехали с рок-оперой «Терем-теремок» в Ереван, Валера играл Волка, а я — Лису. Помню, отыграли шестьдесят «Теремков» за десять дней, Валерка остался без голоса. Мы ведь в спектакле еще и пели. Это были новогодние елки. С нами на концертах выступала пара жонглеров. Девушка на сцене все время роняла предметы. И когда они уходили за кулисы, ее партнер с досадой выговаривал: «Люба, ты ду-у-у-у-ра! Люба, ты идиотка!» Эта фраза так понравилась Валере, что он все время, если что не так, мне говорил: «Люба, ты ду-у-у-у-ра! Ты идиотка!» У него так это получалось смешно. И постепенно я превратилась в Любу. Хотя Валера утверждал, что Люба родилась от слова «любовь». Так я и осталась Любой для него на всю жизнь...
А к нему приклеилась кличка Дуся. Как-то, репетируя номер, Гаркалин надел платочек. Его спросили:
— Как тебя зовут?
— Я Дуся, — ответил он кокетливо.
Но была и другая история. На репетиции «Алых парусов» наши девочки изображали сеткой волны. Валера пришел позже, сидел в зале и любовался. Потом расплылся в улыбке и громко сказал: «Ну какие же вы все-таки дуськи, девчонки! Как я вас всех люблю». С тех пор мы и стали звать его Дусей. Хотя Катя, его будущая жена, очень обижалась и просила его так не называть. А Валерке необыкновенно шло это прозвище: он был такой дуся!
Еще он был очень остроумным. Сам любил придумывать клички. Например маму называл «чекисткой», потому что она работала в магазине кассиршей и пробивала чеки, а себя с гордостью именовал «дитя Курского вокзала» — ведь именно в этом районе прошло его детство.
Пить и курить он начал поздно, где-то в классе девятом. Как сам шутил: «Мне повезло. Мои одноклассники этим занимались лет с восьми. Мы пили, прячась по подъездам, дешевый портвейн». Впереди его ожидало беспросветное будущее. И только случайность помогла вырваться из окружающей серости.
Спасение он нашел в щелковском народном театре. Как только переступил его порог, начался новый отсчет в жизни. Будущее приобрело смысл, краски и цели. Театр был популярным, вскоре юного артиста стали узнавать на улице. А в шестнадцать лет это немало. Однажды он даже читал стихи на местном щелковском радио, ему потом в бухгалтерии выдали зарплату — двести одиннадцать рублей.
А еще Валера был человеком-катастрофой: всегда искал какие-то углы, вечно обо все бился. Это было что-то невероятное! В одном спектакле мы под песню Sunny группы Boney M. бегали по сцене в наушниках. Гаркалин так вошел в роль, что носился как сумасшедший. И вдруг со всего маху влетает в софит. Или мы играем вместе какую-то сцену. Он машет рукой и с размаху попадает мне в глаз: все мои наклеенные ресницы закручиваются внутрь. Я ничего не вижу от слез и с матюгами удаляюсь за кулисы. А этот случай был уже на гастролях. Помню, сидим в зале ДК какого-то маленького сибирского городка, на сцене открыт люк. Валерка несет с кем-то ящик. Я про себя думаю: «Боже! Только бы он туда не упал». И в ту же минуту он проваливается в люк. Слава богу, ничего не сломал.
