Поступить-то поступил, но там не давали общежития для приезжих. Я прекрасно понимал, что нужно отойти от дома, от мамы. К счастью, армия меня в этом смысле закалила. С жильем вопрос решил все тот же Леша Журавлев, он просто сказал: «Сережа, ты живешь у нас дома». Его замечательные родители Наталья Ивановна и Владимир Алексеевич Журавлевы стали для меня второй семьей, хотя видели меня в первый раз. Причем даже когда я стал получать стипендию и старался купить хотя бы хлеба в дом, Наталья Ивановна меня ругала. Но, как все студенты театральных вузов, я день и ночь проводил в институте. Кстати, уже позже мне рассказали, что педагог по речи был категорически против моего поступления. Однако прошло полтора года, и он пригласил меня ассистировать ему в Саратовской консерватории.
— После окончания института не планировали вернуться в Тулу?
— Нет. Мне очень понравился Саратов. Появились друзья, знакомые, и я прикипел к этому городу. Уже практически с первого курса играл в спектаклях. В ТЮЗе половина репертуара — детские представления, и если на взрослые пьесы мы делали серьезный разбор, в детских спектаклях можно было и подурачиться. Но уже хотелось двигаться дальше. Однажды, когда я приехал в Тулу навестить родителей, знакомые пригласили меня на постановку питерского Малого драматического театра — спектакль «Братья и сестры» режиссера Льва Додина. После увиденного не мог оставаться нигде — ни в Туле, ни в Саратове. Испытав примерно тот же шок, который со мной случился в седьмом классе, я просто прорыдал половину спектакля. Чего только не делал, чтобы себя успокоить: пытался отворачиваться, не смотреть, не слушать... Но это невозможно. Такой искренности, звенящей честности в отношениях актеров друг с другом и со зрителем я не видел нигде. После выпуска педагоги хотели оставить меня в Саратовском ТЮЗе, но я сказал: «Извините, я поеду в Малый драматический театр в Санкт-Петербург». Конечно, у Додина были студенты со своего курса, но мне так хотелось подойти к нему и объясниться, я верил в то, что все получится. Приехав в Питер, тут же отправился в театр, но Додин с труппой уехал с гастролями за границу. Длилось их турне больше полугода. То есть я пытался поступить в этот театр, но даже не поступал.
Опять наступил сложный период. Я уже выпустился из института, ушел из театра, уехал из города... А здесь меня никто не ждал. Но я так хотел играть! Поэтому, пока ждал возвращения Додина, ходил в разные театры — пытался поступить. Помню, приехал в «Ленком» («Балтийский дом»), это был 1994 год. Стою в фойе, смотрю, спускаются известные артисты. Спрашиваю у вахтера, как бы пройти прослушивание. Тот отвечает: «Что ты?! Куда ты? В Москву уезжай, здесь нечего делать!» Потом отправился в БДТ, а там стоит такой маленький деревянный домик и в окошке — лицо старого вахтера: «Иди отсюда! Никто тебя прослушивать не будет». В итоге меня все-таки приняли на работу в Театр сатиры... монтировщиком. В Саратове я переиграл все главные роли, а здесь — монтировщик... Там еще помещение находилось в здании бывшей фабрики, неприспособленное для театра. Места за кулисами мало, и вот мы каждый день носили декорации по винтовой лестнице в три этажа. Психологически было очень тяжело, больно. Я, прошедший армию, видел многое, но когда монтировщики в нашем цеху начинали разговаривать, у меня уши сворачивались от мата. Терпел, а Додин все не возвращался, и в один прекрасный момент мое терпение закончилось. Я позвонил в Саратов художественному руководителю ТЮЗа Юрию Петровичу Киселеву и попросился обратно. Тот без лишних вопросов сказал: «Возвращайся». Конечно, я мог бы еще попытать удачу в Москве, но прекрасно понимал, что здесь руководители театров, как правило, ведут свои курсы и у них всегда есть подготовленные артисты. Получать второе образование в двадцать восемь лет — не лучшее решение.
